Неточные совпадения
Но ещё во время молебна
видел я, что
лицо Ларионово грустно, и
не смотрит он ни на кого, а Савёлка, словно мышь шныряя в толпе, усмехается. Ночью я ходил смотреть на явленную: стояла она над колодцем, источая дыму подобное голубовато-светлое сияние, будто некто невидимый ласково дышал на неё, грея светом и теплом; было и жутко и приятно мне.
Вижу я —
не гнев, а страх на
лице у него. Трясётся борода, и руки, простёртые ко мне, мелко дрожат.
А я по привычке повторяю про себя слова богослужения, оглядываюсь, хочу понять, которая здесь отшельница, и нет во мне благоговения. Понял это — смутился… Ведь
не играть пришёл, а в душе — пусто. И никак
не могу собрать себя, всё во мне разрознено, мысли одна через другую скачут.
Вижу несколько измождённых
лиц — древние, полумёртвые старухи, смотрят на иконы, шевелят губами, а шёпота
не слышно.
Сошёлся я вдруг с одним послушником, Гришей, — в конторе монастырской занимался он. Замечал я его давно: ходит между братией всегда поспешно и бесшумно юноша в дымчатых очках, незаметное
лицо, сутуловатый, ходит, наклоня голову, как бы
не желая
видеть ничего иного, кроме пути своего.
—
Видеть Кавказ, — внушает Серафим, — значит
видеть истинное
лицо земли, на коем —
не противореча — сливаются в одну улыбку и снежная чистота души ребёнка и гордая усмешка мудрости дьявольской. Кавказ — проба сил человека: слабый дух подавляется там и трепещет в страхе пред силами земли, сильный же, насыщаясь ещё большей крепостью, становится высок и остр, подобно горе, возносящей алмазную вершину свою во глубину небесных пустынь, а вершина эта — престол молний.
Помню, пришёл я к нему, опустился на колени и молчу. И он тоже долго молчал, и всё вокруг было насыщено мёртвым молчанием.
Лица его
не видно мне, только тёмный конец острого носа
вижу.
И повернул ко мне своё
лицо — тёмное оно, а глаз я
не вижу на нём, только белые брови, бородка да усы, как плесень на жутком, стёртом тьмою и неподвижном
лице. Слышу шелест его голоса...
Промозглая темнота давит меня, сгорает в ней душа моя,
не освещая мне путей, и плавится, тает дорогая сердцу вера в справедливость, во всеведение божие. Но яркой звездою сверкает предо мной
лицо отца Антония, и все мысли, все чувства мои — около него, словно бабочки ночные вокруг огня. С ним беседую, ему творю жалобы, его спрашиваю и
вижу во тьме два луча ласковых глаз. Дорогоньки были мне эти три дня: вышел я из ямы — глаза слепнут, голова — как чужая, ноги дрожат. А братия смеётся...
В пристройке, где он дал мне место, сел я на кровать свою и застыл в страхе и тоске. Чувствую себя как бы отравленным, ослаб весь и дрожу.
Не знаю, что думать;
не могу понять, откуда явилась эта мысль, что он — отец мой, — чужая мне мысль, ненужная. Вспоминаю его слова о душе — душа из крови возникает; о человеке — случайность он на земле. Всё это явное еретичество!
Вижу его искажённое
лицо при вопросе моём. Развернул книгу, рассказывается в ней о каком-то французском кавалере, о дамах… Зачем это мне?
И
лицо у неё окаменело. Хотя и суровая она, а такая серьёзная, красивая, глаза тёмные, волосы густые. Всю ночь до утра говорили мы с ней, сидя на опушке леса сзади железнодорожной будки, и
вижу я — всё сердце у человека выгорело, даже и плакать
не может; только когда детские годы свои вспоминала, то улыбнулась неохотно раза два, и глаза её мягче стали.
Вижу — у каждого свой бог, и каждый бог
не многим выше и красивее слуги и носителя своего. Давит это меня.
Не бога ищет человек, а забвения скорби своей. Вытесняет горе отовсюду человека, и уходит он от себя самого, хочет избежать деяния, боится участия своего в жизни и всё ищет тихий угол, где бы скрыть себя. И уже чувствую в людях
не святую тревогу богоискания, но лишь страх пред
лицом жизни,
не стремление к радости о господе, а заботу — как избыть печаль?
— Когда? Значит —
не там. А мне показалось, что там
видел я тебя, рыжего. Приметное
лицо. Да!.. Это я в Соловках
видел тебя!
Подходят снизу люди;
лица их покрыты пылью, ручьи пота текут по щекам; дышат тяжко, смотрят странно, как бы
не видя ничего, и толкаются, пошатываясь на ногах. Жалко их, жалко силу веры, распылённую в воздухе.
Неточные совпадения
Городничий. Вот когда зарезал, так зарезал! Убит, убит, совсем убит! Ничего
не вижу.
Вижу какие-то свиные рыла вместо
лиц, а больше ничего… Воротить, воротить его! (Машет рукою.)
Тогда князь,
видя, что они и здесь, перед
лицом его, своей розни
не покидают, сильно распалился и начал учить их жезлом.
Степан Аркадьич вздохнул, отер
лицо и тихими шагами пошел из комнаты. «Матвей говорит: образуется; но как? Я
не вижу даже возможности. Ах, ах, какой ужас! И как тривиально она кричала, — говорил он сам себе, вспоминая ее крик и слова: подлец и любовница. — И, может быть, девушки слышали! Ужасно тривиально, ужасно». Степан Аркадьич постоял несколько секунд один, отер глаза, вздохнул и, выпрямив грудь, вышел из комнаты.
Не позаботясь даже о том, чтобы проводить от себя Бетси, забыв все свои решения,
не спрашивая, когда можно, где муж, Вронский тотчас же поехал к Карениным. Он вбежал на лестницу, никого и ничего
не видя, и быстрым шагом, едва удерживаясь от бега, вошел в ее комнату. И
не думая и
не замечая того, есть кто в комнате или нет, он обнял ее и стал покрывать поцелуями ее
лицо, руки и шею.
То же самое думал ее сын. Он провожал ее глазами до тех пор, пока
не скрылась ее грациозная фигура, и улыбка остановилась на его
лице. В окно он
видел, как она подошла к брату, положила ему руку на руку и что-то оживленно начала говорить ему, очевидно о чем-то
не имеющем ничего общего с ним, с Вронским, и ему ото показалось досадным.