Неточные совпадения
Жаловаться на людей — не мог, не допускал себя до этого, то ли от гордости, то ли потому, что хоть и был я глуп человек, а фарисеем — не был. Встану на колени перед знамением Абалацкой богородицы, гляжу на
лик её и на ручки, к небесам подъятые, — огонёк в лампаде моей мелькает, тихая тень гладит икону, а на сердце мне эта тень холодом ложится, и встаёт между мною и
богом нечто невидимое, неощутимое, угнетая меня. Потерял я радость молитвы, опечалился и даже с Ольгой неладен стал.
И начал он мне угрожать гневом божиим и местью его, — начал говорить тихим голосом; говорит и весь вздрагивает, ряса словно ручьями течёт с него и дымом зелёным вьется. Встаёт господь предо мною грозен и суров,
ликом — тёмен, сердцем — гневен, милосердием скуп и жестокостью подобен иегове,
богу древлему.
Ловлю я его слова внимательно, ничего не пропуская: кажется мне, что все они большой мысли дети. Говорю, как на исповеди; только иногда,
бога коснувшись, запнусь: страшновато мне да и жалко чего-то. Потускнел за это время
лик божий в душе моей, хочу я очистить его от копоти дней, но вижу, что стираю до пустого места, и сердце жутко вздрагивает.
Неточные совпадения
Тогда-то свыше вдохновенный // Раздался звучный глас Петра: // «За дело, с
богом!» Из шатра, // Толпой любимцев окруженный, // Выходит Петр. Его глаза // Сияют.
Лик его ужасен. // Движенья быстры. Он прекрасен, // Он весь, как божия гроза. // Идет. Ему коня подводят. // Ретив и смирен верный конь. // Почуя роковой огонь, // Дрожит. Глазами косо водит // И мчится в прахе боевом, // Гордясь могущим седоком.
Не заметив брата, Ольга тихо стала перед образом, бледна и прекрасна; она была одета в черную бархатную шубейку, как в тот роковой вечер, когда Вадим ей открыл свою тайну; большие глаза ее были устремлены на
лик спасителя, это была ее единственная молитва, и если б
бог был человек, то подобные глаза никогда не молились бы напрасно.
Их необрезанные сердца, может быть, еще и не то изобразят и велят за божество почитать: в Египте же и быка и лук красноперый
богом чтили; но только уже мы
богам чуждым не поклонимся и жидово лицо за Спасов
лик не примем, а даже изображения эти, сколь бы они ни были искусны, за студодейное невежество почитаем и отвращаемся от него, поелику есть отчее предание, «что развлечение очес разоряет чистоту разума, яко водомет поврежденный погубляет воду».
Безвестная печаль сменялась вдруг // Какою-то веселостью недужной… // (Дай
бог, чтоб всех томил такой недуг!) // Волной вставала грудь, и пламень южный // В ланитах рделся, белый полукруг // Зубов жемчужных быстро открывался; // Головка поднималась, развивался // Душистый локон, и на
лик младой // Катился лоснясь черною струей; // И ножка, разрезвясь, не зная плена, // Бесстыдно обнажалась до колена.
—
Бог с тобою, — говорит, — я думала, что ты только без одной веры, а ты святые
лики изображаешь, а сам без всех чувств оказываешься… Оттого я твоим иконам и не могу поклоняться.