Неточные совпадения
Кузница стояла на краю неглубокого оврага; на дне его, в кустах ивняка, Евсей
проводил всё свободное время весной, летом и осенью. В овраге было мирно, как в церкви, щебетали птицы, гудели пчёлы и шмели. Мальчик сидел там, покачиваясь, и думал о чём-то, крепко закрыв глаза, или бродил в кустах, прислушиваясь к шуму в кузнице, и когда чувствовал, что
дядя один там, вылезал к нему.
У соседей кузнеца была слепая девочка Таня. Евсей подружился с нею,
водил её гулять по селу, бережно помогал ей спускаться в овраг и тихим голосом рассказывал о чём-то, пугливо расширяя свои водянистые глаза. Эта дружба была замечена в селе и всем понравилась, но однажды мать слепой пришла к
дяде Петру с жалобой, заявила, что Евсей напугал Таню своими разговорами, теперь девочка не может оставаться одна, плачет, спать стала плохо, во сне мечется, вскакивает и кричит.
Всё, что говорил кузнец, было тяжело слушать.
Дядя смотрел виновато, и Евсею было неловко, стыдно за него перед хозяином. Когда
дядя собрался уходить, Евсей тихонько сунул ему в руку три рубля и
проводил его с удовольствием.
Петруха
отвёл дяде Терентию новое помещение — маленькую комнатку за буфетом. В неё сквозь тонкую переборку, заклеенную зелёными обоями, проникали все звуки из трактира, и запах водки, и табачный дым. В ней было чисто, сухо, но хуже, чем в подвале. Окно упиралось в серую стену сарая; стена загораживала небо, солнце, звёзды, а из окошка подвала всё это можно было видеть, встав пред ним на колени…
— Что же… если всего на один час, так ничего — одевай гостиное платье и иди
проводи дядю; но больше одного часу ни одной минуты не оставайся. Минуту промедлишь — умру со страху!
Неточные совпадения
— Вот,
дядя Герасим, вороного жеребца бы снопы
возить, живо бы!
Каждый наперерыв совался с советом: «Ступай, Андрюшка, проведи-ка ты пристяжного, что с правой стороны, а
дядя Митяй пусть сядет верхом на коренного!
Вот как стукнуло мне шестнадцать лет, матушка моя, нимало не медля, взяла да прогнала моего французского гувернера, немца Филиповича из нежинских греков;
свезла меня в Москву, записала в университет, да и отдала всемогущему свою душу, оставив меня на руки родному
дяде моему, стряпчему Колтуну-Бабуре, птице, не одному Щигровскому уезду известной.
После святок мать
отвела меня и Сашу, сына
дяди Михаила, в школу. Отец Саши женился, мачеха с первых же дней невзлюбила пасынка, стала бить его, и, по настоянию бабушки, дед взял Сашу к себе. В школу мы ходили с месяц времени, из всего, что мне было преподано в ней, я помню только, что на вопрос: «Как твоя фамилия?» — нельзя ответить просто: «Пешков», — а надобно сказать: «Моя фамилия — Пешков». А также нельзя сказать учителю: «Ты, брат, не кричи, я тебя не боюсь…»
— А видишь ты, обоим хочется Ванюшку себе взять, когда у них свои-то мастерские будут, вот они друг перед другом и хают его: дескать, плохой работник! Это они врут, хитрят. А еще боятся, что не пойдет к ним Ванюшка, останется с дедом, а дед — своенравный, он и третью мастерскую с Иванкой
завести может, — дядьям-то это невыгодно будет, понял?