День этот был странно длинён. Над крышами домов и площадью неподвижно висела серая туча, усталый день точно запутался в её сырой массе и тоже остановился. К вечеру в лавку пришли покупатели, один — сутулый, худой, с красивыми, полуседыми усами, другой — рыжебородый, в очках. Оба они долго и внимательно рылись в книгах, худой всё время тихонько свистел, и усы у него шевелились, а рыжий
говорил с хозяином. Евсей укладывал отобранные книги в ряд, корешками вверх, и прислушивался к словам старика Распопова.
Неточные совпадения
Дядя заставил Евсея проститься
с хозяевами и повёл его в город. Евсей смотрел на всё совиными глазами и жался к дяде. Хлопали двери магазинов, визжали блоки; треск пролёток и тяжёлый грохот телег, крики торговцев, шарканье и топот ног — все эти звуки сцепились вместе, спутались в душное, пыльное облако. Люди шли быстро, точно боялись опоздать куда-то, перебегали через улицу под мордами лошадей. Неугомонная суета утомляла глаза, мальчик порою закрывал их, спотыкался и
говорил дяде...
Стоя у двери, Евсей осматривал жилище
хозяина; старик стоял рядом
с ним и
говорил...
Евсей немедленно сделал это. Окно выходило на крышу соседнего дома. На ней — трубы, четыре, все одинаковые. Посмотрел на звёзды тоскливыми глазами робкого зверька, посаженного в клетку, но звёзды ничего не
говорили его сердцу. Свалился на сундук, закутался
с головой одеялом и крепко закрыл глаза. Стало душно, он высунул голову и, не открывая глаз, прислушался — в комнате
хозяина раздался сухой, внятный голос...
Старик объяснил ему очень понятно,
с жаром. Порою он отплёвывался, морщил лицо, выражая отвращение к мерзости. Евсей смотрел на старика и почему-то не верил в его отвращение и поверил всему, что сказал
хозяин о публичном доме. Но всё, что
говорил старик о женщине, увеличило чувство недоверия,
с которым он относился к
хозяину.
— Вот он — сахар
с мылом! Кощея Распопова двоюродный сморчок! — И, повёртывая тонкую фигуру мальчика во все стороны, он складно
говорил смешные, странные слова о
хозяине, Раисе Петровне и самом Евсее.
И так же обычно, сухо и небрежно
говорил с ней
хозяин. Евсей подумал, что нагую женщину он видел во сне.
Всё, что
говорил кузнец, было тяжело слушать. Дядя смотрел виновато, и Евсею было неловко, стыдно за него перед
хозяином. Когда дядя собрался уходить, Евсей тихонько сунул ему в руку три рубля и проводил его
с удовольствием.
Она стояла, как и всегда, чрезвычайно прямо держась, и, когда Кити подошла к этой кучке,
говорила с хозяином дома, слегка поворотив к нему голову.
Курчаев. Много. Третий год квартиру ищет. Ему и не нужна квартира, он просто ездит разговаривать, все как будто дело делает. Выедет с утра, квартир десять осмотрит,
поговорит с хозяевами, с дворниками; потом поедет по лавкам пробовать икру, балык; там рассядется, в рассуждения пустится. Купцы не знают, как выжить его из лавки, а он доволен, все-таки утро у него не пропало даром. (Глумову.) Да, вот еще, я и забыл сказать. Тетка в вас влюблена, как кошка.
Неточные совпадения
Осип. Да, хорошее. Вот уж на что я, крепостной человек, но и то смотрит, чтобы и мне было хорошо. Ей-богу! Бывало, заедем куда-нибудь: «Что, Осип, хорошо тебя угостили?» — «Плохо, ваше высокоблагородие!» — «Э, —
говорит, — это, Осип, нехороший
хозяин. Ты,
говорит, напомни мне, как приеду». — «А, — думаю себе (махнув рукою), — бог
с ним! я человек простой».
Он слышал, как его лошади жевали сено, потом как
хозяин со старшим малым собирался и уехал в ночное; потом слышал, как солдат укладывался спать
с другой стороны сарая
с племянником, маленьким сыном
хозяина; слышал, как мальчик тоненьким голоском сообщил дяде свое впечатление о собаках, которые казались мальчику страшными и огромными; потом как мальчик расспрашивал, кого будут ловить эти собаки, и как солдат хриплым и сонным голосом
говорил ему, что завтра охотники пойдут в болото и будут палить из ружей, и как потом, чтоб отделаться от вопросов мальчика, он сказал: «Спи, Васька, спи, а то смотри», и скоро сам захрапел, и всё затихло; только слышно было ржание лошадей и каркание бекаса.
Чичиков, чинясь, проходил в дверь боком, чтоб дать и
хозяину пройти
с ним вместе; но это было напрасно:
хозяин бы не прошел, да его уж и не было. Слышно было только, как раздавались его речи по двору: «Да что ж Фома Большой? Зачем он до сих пор не здесь? Ротозей Емельян, беги к повару-телепню, чтобы потрошил поскорей осетра. Молоки, икру, потроха и лещей в уху, а карасей — в соус. Да раки, раки! Ротозей Фома Меньшой, где же раки? раки,
говорю, раки?!» И долго раздавалися всё — раки да раки.
Не тут-то было:
хозяин, не
говоря ни слова, положил ему на тарелку хребтовую часть теленка, жаренного на вертеле, лучшую часть, какая ни была,
с почками, да и какого теленка!
На остальных же, бывших в распивочной, не исключая и
хозяина, чиновник смотрел как-то привычно и даже со скукой, а вместе
с тем и
с оттенком некоторого высокомерного пренебрежения, как бы на людей низшего положения и развития,
с которыми нечего ему
говорить.