Неточные совпадения
—
Видишь, как бойко и мелко научился ты писать? Хорошо! А ещё лучше было бы, буде ты, сшив себе
тетрадь, усвоил привычку записывать всё, что найдёшь достойным сохранения в памяти. Сделай-ко это, и первое — приучишься к изложению мысли, а второе — украсишь одиночество твоё развлечением небесполезным. Человеческое — всегда любопытно, поучительно и должно быть сохраняемо для потомства.
Иногда — всё реже — Кожемякин садился за стол, открывал свою
тетрадь и с удивлением
видел, что ему нечего записывать о людях, не к чему прицепиться в них. Все они сливались в один большой серый ком, было в каждом из них что-то своё, особенное, но — неясное, неуловимое — оно не задевало души.
Волнуясь, он торопливо перелистывал
тетрадь, ему хотелось в чём-то разубедить её, предостеречь и хотелось ещё чего-то — для себя. Девушка пошевелилась на стуле, села твёрже, удобнее — её движение несколько успокоило и ещё более одушевило старика: он
видел в её глазах новое чувство. Так она ещё не смотрела на него.
Стал читать и
видел, что ей всё понятно: в её широко открытых глазах светилось напряжённое внимание, губы беззвучно шевелились, словно повторяя его слова, она заглядывала через его руку на страницы
тетради, на рукав ему упала прядь её волос, и они шевелились тихонько. Когда он прочитал о Марке Васильеве — Люба выпрямилась, сияя, и радостно сказала негромко...
Неточные совпадения
По крайней мере не надутый. // Вот новости! — я пользуюсь минутой, // Свиданьем с вами оживлен, // И говорлив; а разве нет времен, // Что я Молчалина глупее? Где он, кстати? // Еще ли не сломил безмолвия печати? // Бывало, песенок где новеньких
тетрадь //
Увидит, пристает: пожалуйте списать. // А впрочем, он дойдет до степеней известных, // Ведь нынче любят бессловесных.
Райский хотел было пойти сесть за свои
тетради «записывать скуку», как
увидел, что дверь в старый дом не заперта. Он заглянул в него только мельком, по приезде, с Марфенькой, осматривая комнату Веры. Теперь вздумалось ему осмотреть его поподробнее, он вступил в сени и поднялся на лестницу.
От скуки он пробовал чертить разные деревенские сцены карандашом, набросал в альбом почти все пейзажи Волги, какие
видел из дома и с обрыва, писал заметки в свои
тетради, записал даже Опенкина и, положив перо, спросил себя: «Зачем я записал его?
Я влезал на крышу сарая и через двор наблюдал за ним в открытое окно,
видел синий огонь спиртовой лампы на столе, темную фигуру;
видел, как он пишет что-то в растрепанной
тетради, очки его блестят холодно и синевато, как льдины, — колдовская работа этого человека часами держала меня на крыше, мучительно разжигая любопытство.
— Я теперь только
вижу, что сделал ужасную ошибку, прочтя им эту
тетрадь! — проговорил Ипполит, с таким внезапно доверчивым видом смотря на Евгения Павловича, как будто просил у друга дружеского совета.