Неточные совпадения
— Верочка, в последнюю минуту я решил назвать его Климом. Клим! Простонародное имя, ни к
чему не обязывает.
Ты — как, а?
Ты проснешься ль, исполненный сил?
Иль, судеб повинуясь закону,
Все,
что мог,
ты уже совершил,
Создал песню, подобную стону,
И навеки духовно почил?
— А
ты говоришь,
что народ — страдалец?
— Про аиста и капусту выдумано, — говорила она. — Это потому говорят,
что детей родить стыдятся, а все-таки родят их мамы, так же как кошки, я это видела, и мне рассказывала Павля. Когда у меня вырастут груди, как у мамы и Павли, я тоже буду родить — мальчика и девочку, таких, как я и
ты. Родить — нужно, а то будут все одни и те же люди, а потом они умрут и уж никого не будет. Тогда помрут и кошки и курицы, — кто же накормит их? Павля говорит,
что бог запрещает родить только монашенкам и гимназисткам.
—
Ты увидишь во сне,
что поцеловал луну, ожегся и заплакал; это — во сне!
—
Что ты так пыжишься? — спросил его Дмитрий. Клим презрительно усмехнулся и не ответил, он не любил брата и считал его дурачком.
— А
ты — не болтай,
чего не понимаешь. Из-за
тебя мне бабка ухи надрала… Бубенчик!
—
Тебе пора понять,
что ребенок — не игрушка…
—
Ты что, Клим? — быстро спросила мать, учитель спрятал руки за спину и ушел, не взглянув на ученика.
— Потому
что обнимал
тебе ноги? — спросил Клим.
— Отец жалуется,
что любить трудно. Он даже кричал на маму: пойми, дура, ведь я
тебя люблю. Видишь?
— Просто —
тебе стыдно сказать правду, — заявила Люба. — А я знаю,
что урод, и у меня еще скверный характер, это и папа и мама говорят. Мне нужно уйти в монахини… Не хочу больше сидеть здесь.
—
Ты что, Самгин, плохо учишься? А я уже третий ученик…
—
Что же
ты, гениальный мой, так плохо приготовил урок, а?
—
Ты что не играешь? — наскакивал на Клима во время перемен Иван Дронов, раскаленный докрасна, сверкающий, счастливый. Он действительно шел в рядах первых учеников класса и первых шалунов всей гимназии, казалось,
что он торопится сыграть все игры, от которых его оттолкнули Туробоев и Борис Варавка. Возвращаясь из гимназии с Климом и Дмитрием, он самоуверенно посвистывал, бесцеремонно высмеивая неудачи братьев, но нередко спрашивал Клима...
«За
что ты не любишь мою маму?»
—
Что ты смотришь? — спросила мать, заглянув в лицо его.
— Дурак, — презрительно сказал Иноков. —
Что ты всех поправляешь?
— Кого, кого, —
что ты гогочешь? Инокова.
— Молодец! Но все-таки
ты не очень смущайся тем,
что науки вязнут в зубах у
тебя, — все талантливые люди учились плохо.
—
Ты пойми прежде всего вот
что: основная цель всякой науки — твердо установить ряд простейших, удобопонятных и утешительных истин. Вот.
— Одной из таких истин служит Дарвинова теория борьбы за жизнь, — помнишь, я
тебе и Дронову рассказывал о Дарвине? Теория эта устанавливает неизбежность зла и вражды на земле. Это, брат, самая удачная попытка человека совершенно оправдать себя. Да… Помнишь жену доктора Сомова? Она ненавидела Дарвина до безумия. Допустимо,
что именно ненависть, возвышенная до безумия, и создает всеобъемлющую истину…
— Побожись,
что Борис никогда не узнает,
что я сказала
тебе!
— Ну, да!
Ты подумай: вот он влюбится в какую-нибудь девочку, и ему нужно будет рассказать все о себе, а — как же расскажешь,
что высекли?
— Боже мой,
что такое у
тебя? Глаз — цел?
— А
ты говорила — не надо,
что это — глупость.
—
Ты не должен думать,
что понимаешь все,
что говорят взрослые…
— Это — глупо, милый. Это глупо, — повторила она и задумалась, гладя его щеку легкой, душистой рукой. Клим замолчал, ожидая,
что она скажет: «Я люблю
тебя», — но она не успела сделать этого, пришел Варавка, держа себя за бороду, сел на постель, шутливо говоря...
— Не сомневаясь в благоразумии твоем, скажу однако,
что ты имеешь товарищей, которые способны компрометировать
тебя. Таков, назову, Иван Дронов, и таков есть Макаров. Сказал.
— Хрумм…
Ты думаешь, как образовался глаз? — спрашивал он. — Первый глаз? Ползало какое-то слепое существо, червь,
что ли, — как же оно прозрело, а?
— Глупо, как два учителя. А главное, обидно, потому
что — неодолимо.
Ты еще не испытал этого? Скоро испытаешь.
— Идем, холодно, — сказал Макаров и угрюмо спросил: —
Ты что молчишь?
—
Что за дьявольская комедия! Лидии — нет. Татьяна дрыхнет, а Лидии — нет! Вера,
ты понимаешь?
—
Что ты орешь, как полицейский, — сказал Дронов вполголоса и, грубо оттолкнув Клима плечом, предложил Лиде...
—
Ты знаешь,
что они
тебя обманывают?
— Молчи! — крикнула Лидия, топнув ногою. — Это не твое дело, не
тебя обманывают. И папа не обманывает, а потому
что боится…
—
Ты прав, Нестор, забывают,
что народ есть субстанция, то есть первопричина, а теперь выдвигают учение о классах, немецкое учение, гм…
—
Ты знаешь, — спросил он, — Климент Александрийский утверждал,
что ангелы, нисходя с небес, имели романы с дочерями человеческими.
— Это — Ржига. И — поп. Вредное влияние будто бы. И вообще — говорит —
ты, Дронов, в гимназии явление случайное и нежелательное. Шесть лет учили, и — вот… Томилин доказывает,
что все люди на земле — случайное явление.
— Несколько странно,
что Дронов и этот растрепанный, полуумный Макаров — твои приятели.
Ты так не похож на них.
Ты должен знать,
что я верю в твою разумность и не боюсь за
тебя. Я думаю,
что тебя влечет к ним их кажущаяся талантливость. Но я убеждена,
что эта талантливость — только бойкость и ловкость.
— Зачем
ты, Иван, даешь читать глупые книги? — заговорила Лидия. —
Ты дал Любе Сомовой «
Что делать?», но ведь это же глупый роман! Я пробовала читать его и — не могла. Он весь не стоит двух страниц «Первой любви» Тургенева.
— Забыл я: Иван писал мне,
что он с
тобой разошелся. С кем же
ты живешь, Вера, а? С богатым, видно? Адвокат,
что ли? Ага, инженер. Либерал? Гм… А Иван — в Германии, говоришь? Почему же не в Швейцарии? Лечится? Только лечится? Здоровый был. Но — в принципах не крепок. Это все знали.
— Понимаю — материн сожитель.
Что же
ты сконфузился? Это — дело обычное. Женщины любят это — пышность и все такое. Какой
ты, брат, щеголь, — внезапно закончил, он.
—
Что ты скажешь о дяде? — спросил он и очень удивился, услышав странный ответ...
— Чудачок! Ведь за деньги, которые
ты тратишь на меня,
ты мог бы найти девушку красивее и моложе,
чем я!
— Не понимаю,
что тебя влечет к таким типам, как Дронов или Макаров. Изучаешь, да?