Неточные совпадения
— А недавно, перед тем, как взойти луне, по небу летала большущая черная птица, подлетит ко звезде и склюнет ее, подлетит к
другой и ее склюет. Я не
спал,
на подоконнике сидел, потом страшно стало, лег
на постелю, окутался с головой, и так, знаешь, было жалко звезд, вот, думаю, завтра уж небо-то пустое будет…
Лидия вернулась с прогулки незаметно, а когда сели ужинать, оказалось, что она уже
спит. И
на другой день с утра до вечера она все как-то беспокойно мелькала, отвечая
на вопросы Веры Петровны не очень вежливо и так, как будто она хотела поспорить.
Было около полуночи, когда Клим пришел домой. У двери в комнату брата стояли его ботинки, а сам Дмитрий, должно быть, уже
спал; он не откликнулся
на стук в дверь, хотя в комнате его горел огонь, скважина замка пропускала в сумрак коридора желтенькую ленту света. Климу хотелось есть. Он осторожно заглянул в столовую, там шагали Марина и Кутузов, плечо в плечо
друг с
другом; Марина ходила, скрестив руки
на груди, опустя голову, Кутузов, размахивая папиросой у своего лица, говорил вполголоса...
Климу не хотелось
спать, но он хотел бы перешагнуть из мрачной суеты этого дня в область
других впечатлений. Он предложил Маракуеву ехать
на Воробьевы горы. Маракуев молча кивнул головой.
— Пишу
другой: мальчика заставили
пасти гусей, а когда он полюбил птиц, его сделали помощником конюха. Он полюбил лошадей, но его взяли во флот. Он море полюбил, но сломал себе ногу, и пришлось ему служить лесным сторожем. Хотел жениться — по любви —
на хорошей девице, а женился из жалости
на замученной вдове с двумя детьми. Полюбил и ее, она ему родила ребенка; он его понес крестить в село и дорогой заморозил…
В
другой раз он
попал на дело, удивившее его своей анекдотической дикостью.
На скамье подсудимых сидели четверо мужиков среднего возраста и носатая старуха с маленькими глазами, провалившимися глубоко в тряпичное лицо. Люди эти обвинялись в убийстве женщины, признанной ими ведьмой.
Лакей вдвинул в толпу стол, к нему —
другой и, с ловкостью акробата подбросив к ним стулья, начал ставить
на стол бутылки, стаканы; кто-то подбил ему руку, и одна бутылка,
упав на стаканы, побила их.
Варвара утомленно закрыла глаза, а когда она закрывала их, ее бескровное лицо становилось жутким. Самгин тихонько дотронулся до руки Татьяны и, мигнув ей
на дверь, встал. В столовой девушка начала расспрашивать, как это и откуда
упала Варвара, был ли доктор и что сказал. Вопросы ее следовали один за
другим, и прежде, чем Самгин мог ответить, Варвара окрикнула его. Он вошел, затворив за собою дверь, тогда она, взяв руку его, улыбаясь обескровленными губами, спросила тихонько...
— По Арбатской площади шел прилично одетый человек и, подходя к стае голубей, споткнулся,
упал; голуби разлетелись, подбежали люди, положили упавшего в пролетку извозчика; полицейский увез его, все разошлись, и снова прилетели голуби. Я видела это и подумала, что он вывихнул ногу, а
на другой день читаю в газете: скоропостижно скончался.
— А когда мне было лет тринадцать, напротив нас чинили крышу, я сидела у окна, — меня в тот день наказали, — и мальчишка кровельщик делал мне гримасы. Потом
другой кровельщик запел песню, мальчишка тоже стал петь, и — так хорошо выходило у них. Но вдруг песня кончилась криком, коротеньким таким и резким, тотчас же шлепнулось, как подушка, — это
упал на землю старший кровельщик, а мальчишка лег животом
на железо и распластался, точно не человек, а — рисунок…
«Тоже — «объясняющий господин», — подумал Клим, быстро подходя к двери своего дома и оглядываясь. Когда он в столовой зажег свечу, то увидал жену: она, одетая,
спала на кушетке в гостиной, оскалив зубы, держась одной рукой за грудь, а
другою за голову.
Он видел, как в прозрачном облаке дыма и снега кувыркалась фуражка; она первая
упала на землю, а за нею
падали, обгоняя одна
другую, щепки, серые и красные тряпки; две из них взлетели особенно высоко и, легкие,
падали страшно медленно, точно для того, чтоб навсегда остаться в памяти.
В отделение, где сидел Самгин, тяжело втиснулся большой человек с тяжелым, черным чемоданом в одной руке, связкой книг в
другой и двумя связками
на груди, в ремнях, перекинутых за шею. Покрякивая, он взвалил чемодан
на сетку, положил туда же и две связки, а третья рассыпалась, и две книги в переплетах
упали на колени маленького заики.
Вспоминая все это, Самгин медленно шагал по комнате и неистово курил. В окна ярко светила луна,
на улице таяло, по проволоке телеграфа скользили, в равном расстоянии одна от
другой, крупные, золотистые капли и, доскользнув до какой-то незаметной точки, срывались,
падали. Самгин долго, бессмысленно следил за ними, насчитал сорок семь капель и упрекнул кого-то...
Не пожелав остаться
на прения по докладу, Самгин пошел домой.
На улице было удивительно хорошо, душисто, в небе, густо-синем, таяла серебряная луна,
на мостовой сверкали лужи, с темной зелени деревьев
падали голубые капли воды; в домах открывались окна. По
другой стороне узкой улицы шагали двое, и один из них говорил...
Придерживая очки, Самгин взглянул в щель и почувствовал, что он как бы
падает в неограниченный сумрак, где взвешено плоское, правильно круглое пятно мутного света. Он не сразу понял, что свет отражается
на поверхности воды, налитой в чан, — вода наполняла его в уровень с краями, свет лежал
на ней широким кольцом;
другое, более узкое, менее яркое кольцо лежало
на полу, черном, как земля. В центре кольца
на воде, — точно углубление в ней, — бесформенная тень, и тоже трудно было понять, откуда она?
Круг все чаще разрывался, люди
падали, тащились по полу, увлекаемые вращением серой массы, отрывались, отползали в сторону, в сумрак; круг сокращался, — некоторые, черпая горстями взволнованную воду в чане, брызгали ею в лицо
друг другу и, сбитые с ног,
падали.
Упала и эта маленькая неестественно легкая старушка, — кто-то поднял ее
на руки, вынес из круга и погрузил в темноту, точно в воду.
Вот она заговорила, но в топоте и шуме голосов ее голос был не слышен, а круг снова разрывался, люди, отлетая в сторону, шлепались
на пол с мягким звуком, точно подушки, и лежали неподвижно; некоторые, отскакивая, вертелись одиноко и парами, но все
падали один за
другим или, протянув руки вперед, точно слепцы, пошатываясь, отходили в сторону и там тоже бессильно валились с ног, точно подрубленные.
Пред ним, одна за
другой, мелькали, точно
падая куда-то, полузабытые картины: полиция загоняет московских студентов в манеж, мужики и бабы срывают замок с двери хлебного «магазина», вот поднимают колокол
на колокольню; криками ура встречают голубовато-серого царя тысячи обывателей Москвы, так же встречают его в Нижнем Новгороде, тысяча людей всех сословий стоит
на коленях пред Зимним дворцом, поет «Боже, царя храни», кричит ура.
Рядом с ним явился старичок, накрытый красным одеялом, поддерживая его одною рукой у ворота,
другую он поднимал вверх, но рука бессильно
падала.
На сморщенном, мокром от слез лице его жалобно мигали мутные, точно закоптевшие глаза, а веки были красные, как будто обожжены.