Неточные совпадения
Но чаще Клим, слушая отца,
удивлялся: как он забыл о том, что помнит отец? Нет, отец не выдумал, ведь и мама тоже говорит, что в нем, Климе, много необыкновенного, она даже объясняет, отчего это явилось.
— Нет, — как он любит общество взрослых! —
удивлялся отец. После этих слов Клим спокойно шел в свою комнату, зная, что он сделал то, чего хотел, — заставил взрослых еще раз обратить внимание на него.
— Подожди, — что такое? Откуда это? —
удивился учитель, шевеля мохнатыми бровями и смешно открыв рот.
— Мастер ты
удивляться, Иван! — говорил Варавка, играя пышной своей бородищей.
Клим смотрел на ее синюю щеку, в открытый, серьезный глаз и, не чувствуя испуга,
удивлялся.
— Ты плакал о русских женщинах? — допрашивал Клим, — Дмитрий очень
удивился.
Клим находил, что голова Дронова стала такой же все поглощающей мусорной ямой, как голова Тани Куликовой, и
удивлялся способности Дронова ненасытно поглощать «умственную пищу», как говорил квартировавший во флигеле писатель Нестор Катин.
— Я? —
удивился Клим. — Нет. А ты?
Клим шагал к дому, плечо в плечо с Дроновым, внимательно слушая, но не
удивляясь, не сочувствуя, а Дронов все бормотал, с трудом находя слова, выцарапывая их.
Он произнес эти три слова без досады и зависти, не брезгуя, не
удивляясь и так, что последнее слово прозвучало лишним. Потом усмехнулся и рассказал...
— Ты не понял? —
удивился тот и, открыв книгу, прочитал одну из первых фраз предисловия автора...
—
Удивляешься? Не видал таких? Я, брат, прожил двадцать лет в Ташкенте и в Семипалатинской области, среди людей, которых, пожалуй, можно назвать дикарями. Да. Меня, в твои года, называли «l’homme qui rit» [«Человек, который смеется» (франц.).].
— Что ты скажешь о дяде? — спросил он и очень
удивился, услышав странный ответ...
Она вообще охотно поучала Клима, и это забавляло его. Он видел, что девушка относится к нему матерински заботливо, это тоже было забавно, но и трогало немножко. Клим
удивлялся бескорыстию Маргариты, у него незаметно сложилось мнение, что все девицы этого ремесла — жадные. Но когда он приносил сласти и подарки Рите, она, принимая их, упрекала его...
— Как же иначе? — слегка
удивилась мать. — Ты был обязан предупредить ее отца.
Удивиться Клим не успел, Марина завертела его по комнате, толкая, как мальчика.
Клим, зная, что Туробоев влюблен в Спивак и влюблен не без успеха, — если вспомнить три удара в потолок комнаты брата, —
удивлялся. В отношении Туробоева к этой женщине явилось что-то насмешливое и раздражительное. Туробоев высмеивал ее суждения и вообще как будто не хотел, чтоб при нем она говорила с другими.
Иноков
удивился, взмахнул бровями...
— Ты? —
удивилась Лидия. — Почему так таинственно? Когда приехал? В пять?
Клим
удивлялся. Он не подозревал, что эта женщина умеет говорить так просто и шутливо. Именно простоты он не ожидал от нее; в Петербурге Спивак казалась замкнутой, связанной трудными думами. Было приятно, что она говорит, как со старым и близким знакомым. Между прочим она спросила: с дровами сдается флигель или без дров, потом поставила еще несколько очень житейских вопросов, все это легко, мимоходом.
— Какая барышня? —
удивился Варавка.
— Купаться? —
удивился Клим. — Вы так много выпили молока…
— Не
удивляйтесь. Не смейтесь, — подавленно и задыхаясь ответил Петр Маракуев. — Нервы, знаете. Я столько видел… Необъяснимо! Какой цинизм! Подлость какая…
Как нередко бывало с ним, он сказал это неожиданно для себя и —
удивился, перестал слушать возмущенные крики противника.
Он сам
удивлялся тому, что находил в себе силу для такой бурной жизни, и понимал, что силу эту дает ему Лидия, ее всегда странно горячее и неутомимое тело.
— Как ты смешно
удивился! Ведь я тебе сказала, что Алина зовет меня в Париж и отец отпустил…
— Ничтожный человек, министры толкали и тащили его куда им было нужно, как подростка, — сказал он и несколько
удивился силе мстительного, личного чувства, которое вложил в эти слова.
— Чернокнижие? Что вы хотите сказать? — еще более
удивился Клим.
Но, хотя речи были неинтересны, люди все сильнее раздражали любопытство. Чего они хотят? Присматриваясь к Стратонову, Клим видел в нем что-то воинствующее и, пожалуй, не
удивился бы, если б Стратонов крикнул на суетливого, нервозного рыженького...
— Вообразить не могла, что среди вашего брата есть такие… милые уроды. Он перелистывает людей, точно книги. «Когда же мы венчаемся?» — спросила я. Он так
удивился, что я почувствовала себя калуцкой дурой. «Помилуй, говорит, какой же я муж, семьянин?» И я сразу поняла: верно, какой он муж? А он — еще: «Да и ты, говорит, разве ты для семейной жизни с твоими данными?» И это верно, думаю. Ну, конечно, поплакала. Выпьем. Какая это прелесть, рябиновая!
—
Удивитесь, если я в прокуратуру пойду? — спросил он, глядя в лицо Самгина и облизывая губы кончиком языка; глаза его неестественно ярко отражали свет лампы, а кончики закрученных усов приподнялись.
— Чему же
удивляться? Я — адвокат, вы — прокурор…
Через день Клим хотел уехать, но она очень
удивилась и не пустила его.
— Меня? —
удивился Клим, вставая.
— Да ну-у? —
удивился Долганов и вздохнул: — Не похоже. Такое русское лицо и — вообще… Марксист — он чистенький, лощеный и на все смотрит с немецкой философской колокольни, от Гегеля, который говорил: «Люди и русские», от Моммзена, возглашавшего: «Колотите славян по башкам».
Он очень
удивился, увидав, что его привели не в полицейскую часть, как он ожидал, а, очевидно, в жандармское управление, в маленькую комнату полуподвального этажа: ее окно снаружи перекрещивала железная решетка, нижние стекла упирались в кирпичи ямы, верхние показывали квадратный кусок розоватого неба.
— Не
удивляйтесь, это — кукла, внутри у нее — опилки, а говорит она…
Он не думал сказать это и
удивился, что слова сказались мальчишески виновато, тогда как следовало бы вести себя развязно; ведь ничего особенного не случилось, и не по своей воле попал он в эту комнату.
— А ты писал, что у нее зеленые глаза! — упрекнула она Клима. — Я очень
удивилась: зеленые глаза бывают только в сказках.
— Какие силачи, —
удивлялась Варвара, глядя на работу грузчиков. — Слышишь? Поют. Подойдем ближе.
— Мы? —
удивился печник. — А — чего нам хотеть? Мы — дома. Вот — заехал к нам по нужде человек, мы — глядим.
— Еще бы не
удивиться! Я сам, как увидал, чего они делают, — испугался.
— Зачем? —
удивился Клим.
— Гм… узнает? — пробормотал Кутузов, раздеваясь в прихожей. — Ну, а монумент, который открыл нам дверь, не
удивится столь позднему гостю?
— То есть — как это отходят? Куда отходят? — очень
удивился собеседник. — Разве наукой вооружаются не для политики? Я знаю, что некоторая часть студенчества стонет: не мешайте учиться! Но это — недоразумение. Университет, в лице его цивильных кафедр, — военная школа, где преподается наука командования пехотными массами. И, разумеется, всякая другая военная мудрость.
— Не понимаешь? — будто бы
удивился Лютов. — Ах, ты… нормалист! Но ведь надобно одеваться прилично, этого требует самоуважение, а трагические лохмотья от Достоевского украшают нас приличнее, чем сальные халаты и модные пиджаки от Щедрина, — понял? Хех…
— Какая? —
удивился Дронов. — Ах, эта! Понимаю. Но ведь дело давнее.
— Ну — а что же? Восьмой час… Кучер говорит: на Страстной телеграфные столбы спилили, проволока везде, нельзя ездить будто. — Он тряхнул головой. — Горох в башке! — Прокашлялся и продолжал более чистым голосом. — А впрочем, — хи-хи! Это Дуняша научила меня — «хи-хи»; научила, а сама уж не говорит. — Взял со стола цепочку с образком, взвесил ее на ладони и сказал, не
удивляясь: — А я думал — она с филологом спала. Ну, одевайся! Там — кофе.
«Сомнительный способ укрепления власти царя», — весьма спокойно подумал Самгин, одеваясь, и сам
удивился тому, что думает спокойно. В столовой энергично стучала посудой Варвара.