Неточные совпадения
Мальчики ушли. Лидия осталась, отшвырнула веревки и подняла голову, прислушиваясь к чему-то. Незадолго пред этим сад был обильно вспрыснут дождем, на освеженной листве весело сверкали в лучах заката разноцветные капли. Лидия заплакала, стирая
пальцем со щек слезинки, губы у нее дрожали, и все лицо болезненно морщилось. Клим
видел это, сидя на подоконнике в своей комнате. Он испуганно вздрогнул, когда над головою его раздался свирепый крик отца Бориса...
Встречу непонятно, неестественно ползла, расширяясь, темная яма, наполненная взволнованной водой, он слышал холодный плеск воды и
видел две очень красные руки; растопыривая
пальцы, эти руки хватались за лед на краю, лед обламывался и хрустел. Руки мелькали, точно ощипанные крылья странной птицы, между ними подпрыгивала гладкая и блестящая голова с огромными глазами на окровавленном лице; подпрыгивала, исчезала, и снова над водою трепетали маленькие, красные руки. Клим слышал хриплый вой...
Климу всегда было приятно
видеть, что мать правит этим человеком как существом ниже ее, как лошадью. Посмотрев вслед Варавке, она вздохнула, затем, разгладив душистым
пальцем брови сына, осведомилась...
Из окна своей комнаты Клим
видел за крышами угрожающе поднятые в небо
пальцы фабричных труб; они напоминали ему исторические предвидения и пророчества Кутузова, напоминали остролицего рабочего, который по праздникам таинственно, с черной лестницы, приходил к брату Дмитрию, и тоже таинственную барышню, с лицом татарки, изредка посещавшую брата.
— Подумайте, — он говорит со мною на вы! — вскричала она. — Это чего-нибудь стоит. Ах, — вот как? Ты
видел моего жениха? Уморительный, не правда ли? — И, щелкнув
пальцами, вкусно добавила: — Умница! Косой, ревнючий. Забавно с ним — до сотрясения мозгов.
Самгин
видел, что Маракуеву тоже скучно слушать семинарскую мудрость Дьякона, студент нетерпеливо барабанил
пальцами по столу, сложив губы так, как будто хотел свистнуть. Варвара слушала очень внимательно, глаза ее были сдвинуты в сторону философа недоверчиво и неприязненно. Она шепнула Климу...
Клим Самгин внутренне усмехнулся; забавно было
видеть, как рассказ Дьякона взволновал Маракуева, — он стоял среди комнаты, взбивая волосы рукою, щелкал
пальцами другой руки и, сморщив лицо, бормотал...
— Мы
видим, что в Германии быстро создаются условия для перехода к социалистическому строю, без катастроф, эволюционно, — говорил Прейс, оживляясь и даже как бы утешая Самгина. — Миллионы голосов немецких рабочих, бесспорная культурность масс, огромное партийное хозяйство, — говорил он, улыбаясь хорошей улыбкой, и все потирал руки, тонкие
пальцы его неприятно щелкали. — Англосаксы и германцы удивительно глубоко усвоили идею эволюции, это стало их органическим свойством.
Прейс молчал, бесшумно барабаня
пальцами по столу. Он был вообще малоречив дома, высказывался неопределенно и не напоминал того умелого и уверенного оратора, каким Самгин привык
видеть его у дяди Хрисанфа и в университете, спорящим с Маракуевым.
Он
видел, что Макаров уже не тот человек, который ночью на террасе дачи как бы упрашивал, умолял послушать его домыслы. Он держался спокойно, говорил уверенно. Курил меньше, но, как всегда, дожигал спички до конца. Лицо его стало жестким, менее подвижным, и взгляд углубленных глаз приобрел выражение строгое, учительное. Маракуев, покраснев от возбуждения, подпрыгивая на стуле, спорил жестоко, грозил противнику
пальцем, вскрикивал...
— М-да, — промычал Гогин, поглаживая
пальцем золотые усики. —
Видите ли, папахен мой желает взять Любашу на поруки, она ему приходится племянницей по сестре…
Он
видел, что у нее покраснели уши, вспыхивают щеки, она притопывала каблуком в такт задорной музыке, барабанила
пальцами по колену своему; он чувствовал, что ее волнение опьяняет его больше, чем вызывающая игра Алины своим телом.
В зеркале Самгин
видел, что музыку делает в углу маленький черный человечек с взлохмаченной головой игрушечного чертика; он судорожно изгибался на стуле, хватал клавиши длинными
пальцами, точно лапшу месил, музыку плохо слышно было сквозь топот и шарканье ног, смех, крики, говор зрителей; но был слышен тревожный звон хрустальных подвесок двух люстр.
— Вы — не в духе? — осведомился Туробоев и, небрежно кивнув головою, ушел, а Самгин, сняв очки, протирая стекла дрожащими
пальцами, все еще
видел пред собою его стройную фигуру, тонкое лицо и насмешливо сожалеющий взгляд модного портного на человека, который одет не по моде.
Он сказал, что хочет
видеть ее часто. Оправляя волосы, она подняла и задержала руки над головой, шевеля
пальцами так, точно больная искала в воздухе, за что схватиться, прежде чем встать.
«И это жизнь», — мысленно воскликнул он, согнувшись, возясь с ногой, выпачкал
пальцы и, глядя на них,
увидел раздавленного Диомидова, услышал его крик...
Веселая горничная подала кофе. Лидия, взяв кофейник, тотчас шумно поставила его и начала дуть на
пальцы. Не пожалев ее, Самгин молчал, ожидая, что она скажет. Она спросила: давно ли он
видел отца, здоров ли он? Клим сказал, что
видит Варавку часто и что он летом будет жить в Старой Руссе, лечиться от ожирения.
Лютов
видел, как еще двое людей стали поднимать гроб на плечо Игната, но человек в полушубке оттолкнул их, а перед Игнатом очутилась Алина; обеими руками, сжав кулаки, она ткнула Игната в лицо, он мотнул головою, покачнулся и медленно опустил гроб на землю. На какой-то момент люди примолкли. Мимо Самгина пробежал Макаров, надевая кастет на
пальцы правой руки.
Самгин
видел, что лицо хозяина налилось кровью, белки выкатились, красные
пальцы яростно мнут салфетку, и ему подумалось, что все это может кончиться припадком пьяного буйства, даже параличом. Притворяясь заинтересованным, он спросил...
Самгин
видел, что
пальцы Таисьи побелели, обескровились, а лицо неестественно вытянулось. В комнате было очень тихо, точно все уснули, и не хотелось смотреть ни на кого, кроме этой женщины, хотя слушать ее рассказ было противно, свистящие слова возбуждали чувство брезгливости.
«Посмотрим, как делают религию на заводе искусственных минеральных вод! Но — как же я
увижу?» Подвинув ногу по мягкому на полу, он уперся ею в стену, а пошарив по стене рукою, нашел тряпочку, пошевелил ее, и пред глазами его обнаружилась продолговатая, шириною в
палец, светлая полоска.
Самгин, любезно улыбаясь, слушал ее задорную болтовню и
видел, что, когда эта женщина толкает
пальцами, легкие слова ее тоже как будто металлически щелкают, точно маленькие ножницы, а веселая искра синих глаз вспыхивает ярче.
Самгину все анекдоты казались одинаково глупыми. Он
видел, что сегодня ему не удастся побеседовать с Таисьей, и хотел уйти, но его заинтересовала речь Розы Грейман. Роза только что пришла и, должно быть, тоже принесла какую-то новость, встреченную недоверчиво. Сидя на стуле боком к его спинке, держась за нее одной рукой, а
пальцем другой грозя Хотяинцеву и Говоркову, она говорила...
Закурив папиросу, сердито барабаня
пальцами по толстому «Делу», Клим Иванович закрыл глаза, чтобы лучше
видеть стройную фигуру Таисьи, ее высокую грудь, ее спокойные, уверенные движения и хотя мало подвижное, но — красивое лицо, внимательные, вопрошающие глаза.
«Умная», — предостерегающе и уже не впервые напомнил себе Клим Иванович; комплимент ее не показался ему особенно лестным, но он был рад
видеть Елену. Одетая, по обыкновению, пестро, во что-то шерстяное, мягкое, ловкая, точно котенок. Полулежа на диване с папиросой в зубах, она оживленно рассказывала, прищелкивая
пальцами правой руки...
Самгин слушал изумленно, следя за игрой лица Елены. Подкрашенное лицо ее густо покраснело, до того густо, что обнаружился слой пудры, шея тоже налилась кровью, и кровь, видимо, душила Елену, она нервно и странно дергала головой,
пальцы рук ее, блестя камнями колец, растягивали щипчики для сахара. Самгин никогда не
видел ее до такой степени озлобленной, взволнованной и, сидя рядом с нею, согнулся, прятал голову свою в плечи, спрашивал себя...
Неточные совпадения
— Пожалуй, рейнвейну, — сказал молодой офицер, робко косясь на Вронского и стараясь поймать
пальцами чуть отросшие усики.
Видя, что Вронский не оборачивается, молодой офицер встал.
Она была так огорчена, что сразу не могла говорить и только лишь после того, как по встревоженному лицу Лонгрена
увидела, что он ожидает чего-то значительно худшего действительности, начала рассказывать, водя
пальцем по стеклу окна, у которого стояла, рассеянно наблюдая море.
— Конечно. Вот рай!.. Он у меня,
видишь? — Грэй тихо засмеялся, раскрыв свою маленькую руку. Нежная, но твердых очертаний ладонь озарилась солнцем, и мальчик сжал
пальцы в кулак. — Вот он, здесь!.. То тут, то опять нет…
В отчаянном желании Грэя он
видел лишь эксцентрическую прихоть и заранее торжествовал, представляя, как месяца через два Грэй скажет ему, избегая смотреть в глаза: «Капитан Гоп, я ободрал локти, ползая по снастям; у меня болят бока и спина,
пальцы не разгибаются, голова трещит, а ноги трясутся.
Хозяин игрушечной лавки начал в этот раз с того, что открыл счетную книгу и показал ей, сколько за ними долга. Она содрогнулась,
увидев внушительное трехзначное число. «Вот сколько вы забрали с декабря, — сказал торговец, — а вот посмотри, на сколько продано». И он уперся
пальцем в другую цифру, уже из двух знаков.