Неточные совпадения
Лидия смотрела на него искоса и хмурилась, Сомовы и Алина,
видя измену Лидии, перемигивались, перешептывались, и все это наполняло душу Клима едкой грустью. Но мальчик утешал
себя догадкой: его не любят, потому что он умнее всех, а
за этим утешением, как тень его, возникала гордость, являлось желание поучать, критиковать; он находил игры скучными и спрашивал...
Заметив, что Дронов называет голодного червя — чевряком, чреваком, чревоедом, Клим не поверил ему. Но, слушая таинственный шепот, он с удивлением
видел пред
собою другого мальчика, плоское лицо нянькина внука становилось красивее, глаза его не бегали, в зрачках разгорался голубоватый огонек радости, непонятной Климу.
За ужином Клим передал рассказ Дронова отцу, — отец тоже непонятно обрадовался.
Эта сцена, испугав, внушила ему более осторожное отношение к Варавке, но все-таки он не мог отказывать
себе изредка посмотреть в глаза Бориса взглядом человека, знающего его постыдную тайну. Он хорошо
видел, что его усмешливые взгляды волнуют мальчика, и это было приятно
видеть, хотя Борис все так же дерзко насмешничал, следил
за ним все более подозрительно и кружился около него ястребом. И опасная эта игра быстро довела Клима до того, что он забыл осторожность.
Но, когда он
видел ее пред
собою не в памяти, а во плоти, в нем возникал почти враждебный интерес к ней; хотелось следить
за каждым ее шагом, знать, что она думает, о чем говорит с Алиной, с отцом, хотелось уличить ее в чем-то.
Самгин
видел незнакомого; только глаза Дмитрия напоминали юношу, каким он был
за четыре года до этой встречи, глаза улыбались все еще той улыбкой, которую Клим привык называть бабьей. Круглое и мягкое лицо Дмитрия обросло светлой бородкой; длинные волосы завивались на концах. Он весело и быстро рассказал, что переехал сюда пять дней тому назад, потому что разбил
себе ногу и Марина перевезла его.
— Нет, — сказал Клим и, сняв очки, протирая стекла, наклонил голову. Он знал, что лицо у него злое, и ему не хотелось, чтоб мать
видела это. Он чувствовал
себя обманутым, обокраденным. Обманывали его все: наемная Маргарита, чахоточная Нехаева, обманывает и Лидия, представляясь не той, какова она на самом деле, наконец обманула и Спивак, он уже не может думать о ней так хорошо, как думал
за час перед этим.
Она не ответила, но Клим
видел, что смуглое лицо ее озабоченно потемнело. Подобрав ноги в кресло, она обняла
себя за плечи, сжалась в маленький комок.
— Передавили друг друга. Страшная штука. Вы —
видели? Черт… Расползаются с поля люди и оставляют
за собой трупы. Заметили вы: пожарные едут с колоколами, едут и — звонят! Я говорю: «Подвязать надо, нехорошо!» Отвечает: «Нельзя». Идиоты с колокольчиками… Вообще, я скажу…
«Как же они
видят друг друга?» — спрашивал
себя Клим, наблюдая
за ними. Алина мешала ему.
— Мне кажется, что появился новый тип русского бунтаря, — бунтарь из страха пред революцией. Я таких фокусников
видел. Они органически не способны идти
за «Искрой», то есть, определеннее говоря, —
за Лениным, но они,
видя рост классового сознания рабочих, понимая неизбежность революции, заставляют
себя верить Бернштейну…
В этом настроении не было места для Никоновой, и недели две он вспоминал о ней лишь мельком, в пустые минуты, а потом, незаметно, выросло желание
видеть ее. Но он не знал, где она живет, и упрекнул
себя за то, что не спросил ее об этом.
Затем наступили очень тяжелые дни. Мать как будто решила договорить все не сказанное ею
за пятьдесят лет жизни и часами говорила, оскорбленно надувая лиловые щеки. Клим заметил, что она почти всегда садится так, чтоб
видеть свое отражение в зеркале, и вообще ведет
себя так, как будто потеряла уверенность в реальности своей.
А она, как бы вообразив, что отъезд
за границу делает ее еще значительнее, чем она всегда
видела себя, держалась комически напыщенно.
«Да, темная душа», — повторил Самгин, глядя на голую почти до плеча руку женщины. Неутомимая в работе, она очень завидовала успехам эсеров среди ремесленников, приказчиков, мелких служащих, и в этой ее зависти Самгин
видел что-то детское. Вот она говорит доктору, который, следя
за карандашом ее, окружил
себя густейшим облаком дыма...
Но — чего я жалею?» — вдруг спросил он
себя, оттолкнув эти мысли, продуманные не один десяток раз, — и вспомнил, что с той высоты, на которой он привык
видеть себя, он,
за последнее время все чаще, невольно сползает к этому вопросу.
Не желая
видеть Дуняшу, он зашел в ресторан, пообедал там, долго сидел
за кофе, курил и рассматривал, обдумывал Марину, но понятнее для
себя не
увидел ее. Дома он нашел письмо Дуняши, — она извещала, что едет — петь на фабрику посуды, возвратится через день. В уголке письма было очень мелко приписано: «Рядом с тобой живет подозрительный, и к нему приходил Судаков. Помнишь Судакова?»
— Ну, перестань же, перестань, — машинально уговаривал он, хотя Дуняша не мешала ему, да и
видел он ее далеко от
себя,
за облаком табачного дыма. Чувствовал он
себя нехорошо, усталым, разбитым и снова подумал...
Турчанинов вздрагивал, морщился и торопливо пил горячий чай, подливая в стакан вино. Самгин, хозяйничая
за столом, чувствовал
себя невидимым среди этих людей. Он
видел пред
собою только Марину; она играла чайной ложкой, взвешивая ее на ладонях, перекладывая с одной на другую, — глаза ее были задумчиво прищурены.
«Как спокойно он ведет
себя», — подумал Клим и, когда пристав вместе со штатским стали спрашивать его, тоже спокойно сказал, что
видел голову лошади
за углом,
видел мастерового, который запирал дверь мастерской, а больше никого в переулке не было. Пристав отдал ему честь, а штатский спросил имя, фамилию Вараксина.
Самгин почувствовал, что он теряет сознание, встал, упираясь руками в стену, шагнул, ударился обо что-то гулкое, как пустой шкаф. Белые облака колебались пред глазами, и глазам было больно, как будто горячая пыль набилась в них. Он зажег спичку,
увидел дверь, погасил огонек и, вытолкнув
себя за дверь, едва удержался на ногах, — все вокруг колебалось, шумело, и ноги были мягкие, точно у пьяного.
Тогда Самгин, пятясь, не сводя глаз с нее, с ее топающих ног, вышел
за дверь, притворил ее, прижался к ней спиною и долго стоял в темноте, закрыв глаза, но четко и ярко
видя мощное тело женщины, напряженные, точно раненые, груди, широкие, розоватые бедра, а рядом с нею —
себя с растрепанной прической, с открытым ртом на сером потном лице.
Самгин сидел на крайнем стуле у прохода и хорошо
видел пред
собою пять рядов внимательных затылков женщин и мужчин. Люди первых рядов сидели не очень густо, разделенные пустотами,
за спиною Самгина их было еще меньше. На хорах не более полусотни безмолвных.
— Приглашали. Мой муж декорации писал, у нас актеры стаями бывали, ну и я — постоянно в театре,
за кулисами. Не нравятся мне актеры, все — герои. И в трезвом виде, и пьяные. По-моему, даже дети
видят себя вернее, чем люди этого ремесла, а уж лучше детей никто не умеет мечтать о
себе.
— Можете
себе представить: подходит к вам эдакий страшный и предлагает: не желаете ли, бытие божие докажу? И
за полбутылки водки утверждал и отвергал, доказывал. Очень забавно. Его будто бы даже били, отправляли в полицию… Но, вот
видите, оказалось, что он… что-то значит! Философ, да?
Самгин слушал изумленно, следя
за игрой лица Елены. Подкрашенное лицо ее густо покраснело, до того густо, что обнаружился слой пудры, шея тоже налилась кровью, и кровь, видимо, душила Елену, она нервно и странно дергала головой, пальцы рук ее, блестя камнями колец, растягивали щипчики для сахара. Самгин никогда не
видел ее до такой степени озлобленной, взволнованной и, сидя рядом с нею, согнулся, прятал голову свою в плечи, спрашивал
себя...
Неточные совпадения
Вот в чем дело, батюшка.
За молитвы родителей наших, — нам, грешным, где б и умолить, — даровал нам Господь Митрофанушку. Мы все делали, чтоб он у нас стал таков, как изволишь его
видеть. Не угодно ль, мой батюшка, взять на
себя труд и посмотреть, как он у нас выучен?
Долго ли, коротко ли они так жили, только в начале 1776 года в тот самый кабак, где они в свободное время благодушествовали, зашел бригадир. Зашел, выпил косушку, спросил целовальника, много ли прибавляется пьяниц, но в это самое время
увидел Аленку и почувствовал, что язык у него прилип к гортани. Однако при народе объявить о том посовестился, а вышел на улицу и поманил
за собой Аленку.
Она благодарна была отцу
за то, что он ничего не сказал ей о встрече с Вронским; но она
видела по особенной нежности его после визита, во время обычной прогулки, что он был доволен ею. Она сама была довольна
собою. Она никак не ожидала, чтоб у нее нашлась эта сила задержать где-то в глубине души все воспоминания прежнего чувства к Вронскому и не только казаться, но и быть к нему вполне равнодушною и спокойною.
Хотя она бессознательно (как она действовала в это последнее время в отношении ко всем молодым мужчинам) целый вечер делала всё возможное для того, чтобы возбудить в Левине чувство любви к
себе, и хотя она знала, что она достигла этого, насколько это возможно в отношении к женатому честному человеку и в один вечер, и хотя он очень понравился ей (несмотря на резкое различие, с точки зрения мужчин, между Вронским и Левиным, она, как женщина,
видела в них то самое общее,
за что и Кити полюбила и Вронского и Левина), как только он вышел из комнаты, она перестала думать о нем.
Предсказание Марьи Николаевны было верно. Больной к ночи уже был не в силах поднимать рук и только смотрел пред
собой, не изменяя внимательно сосредоточенного выражения взгляда. Даже когда брат или Кити наклонялись над ним, так, чтоб он мог их
видеть, он так же смотрел. Кити послала
за священником, чтобы читать отходную.