Неточные совпадения
— Молчун схватил. Павла, — помнишь? — горничная, которая обокрала нас и бесследно исчезла? Она рассказывала мне, что есть такое существо — Молчун. Я понимаю — я почти
вижу его — облаком, туманом.
Он обнимет, проникнет
в человека и опустошит
его. Это — холодок такой.
В нем исчезает все, все мысли, слова, память, разум — все! Остается
в человеке только одно —
страх перед собою. Ты понимаешь?
Однообразно помахивая ватной ручкой, похожая на уродливо сшитую из тряпок куклу, старая женщина из Олонецкого края сказывала о том, как мать богатыря Добрыни прощалась с
ним, отправляя
его в поле, на богатырские подвиги. Самгин
видел эту дородную мать, слышал ее твердые слова, за которыми все-таки слышно было и
страх и печаль,
видел широкоплечего Добрыню: стоит на коленях и держит меч на вытянутых руках, глядя покорными глазами
в лицо матери.
— До свидания, — сказал Клим и быстро отступил, боясь, что умирающий протянет
ему руку.
Он впервые
видел, как смерть душит человека,
он чувствовал себя стиснутым
страхом и отвращением. Но это надо было скрыть от женщины, и, выйдя с нею
в гостиную,
он сказал...
Наконец, отдыхая от животного
страха, весь
в поту,
он стоял
в группе таких же онемевших, задыхающихся людей, прижимаясь к запертым воротам, стоял, мигая, чтобы не
видеть все то, что как бы извне приклеилось к глазам. Вспомнил, что вход на Гороховую улицу с площади был заткнут матросами гвардейского экипажа,
он с разбега наткнулся на
них,
ему грозно крикнули...
Однако
он видел:
страх недолго живет
в людях, убежденных, что
они могут изменить действительность, приручить ее.
— Тут, знаешь, убивали, — сказала она очень оживленно.
В зеленоватом шерстяном платье, с волосами, начесанными на уши, с напудренным носом, она не стала привлекательнее, но оживление все-таки прикрашивало ее. Самгин
видел, что это она понимает и ей нравится быть
в центре чего-то. Но
он хорошо чувствовал за радостью жены и ее гостей —
страх.
Самгин понимал, что сейчас разыграется что-то безобразное, но все же приятно было
видеть Лютова
в судорогах
страха, а Лютов был так испуган, что
его косые беспокойные глаза выкатились, брови неестественно расползлись к вискам.
Он пытался сказать что-то людям, которые тесно окружили гроб, но только махал на
них руками. Наблюдать за Лютовым не было времени, — вокруг гроба уже началось нечто жуткое, отчего у Самгина по спине поползла холодная дрожь.
— Вот и вы, интеллигенты, отщепенцы, тоже от
страха в политику бросаетесь. Будто народ спасать хотите, а — что народ? Народ вам — очень дальний родственник,
он вас, маленьких, и не
видит. И как вы
его ни спасайте, а на атеизме обязательно срежетесь. Народничество должно быть религиозным. Земля — землей, землю
он и сам отвоюет, но, кроме того,
он хочет чуда на земле, взыскует пресветлого града Сиона…
— Понимаете: небеса! Глубина, голубая чистота, ясность! И — солнце! И вот я, — ну, что такое я? Ничтожество, болван! И вот — выпускаю голубей. Летят, кругами, все выше, выше, белые
в голубом. И жалкая душа моя летит за
ними — понимаете? Душа! А
они — там, едва
вижу. Тут — напряжение… Вроде обморока. И —
страх: а вдруг не воротятся? Но — понимаете — хочется, чтоб не возвратились, понимаете?
Большое, мягкое тело Безбедова тряслось, точно
он смеялся беззвучно, лицо обмякло, распустилось, таяло потом, а
в полупьяных глазах
его Самгин действительно
видел страх и радость. Отмечая
в Безбедове смешное и глупое,
он почувствовал к
нему симпатию. Устав размахивать руками, задыхаясь и сипя, Безбедов повалился на стул и, наливая квас мимо стакана, бормотал...
Неточные совпадения
Бобчинский.
Он,
он, ей-богу
он… Такой наблюдательный: все обсмотрел.
Увидел, что мы с Петром-то Ивановичем ели семгу, — больше потому, что Петр Иванович насчет своего желудка… да, так
он и
в тарелки к нам заглянул. Меня так и проняло
страхом.
И точно,
он начал нечто подозревать.
Его поразила тишина во время дня и шорох во время ночи.
Он видел, как с наступлением сумерек какие-то тени бродили по городу и исчезали неведомо куда и как с рассветом дня те же самые тени вновь появлялись
в городе и разбегались по домам. Несколько дней сряду повторялось это явление, и всякий раз
он порывался выбежать из дома, чтобы лично расследовать причину ночной суматохи, но суеверный
страх удерживал
его. Как истинный прохвост,
он боялся чертей и ведьм.
И
он понял всё, что за обедом доказывал Песцов о свободе женщин, только, тем, что
видел в сердце Кити
страх девства униженья, и, любя ее,
он почувствовал этот
страх и униженье и сразу отрекся от своих доводов.
Для других, она знала,
он не представлялся жалким; напротив, когда Кити
в обществе смотрела на
него, как иногда смотрят на любимого человека, стараясь
видеть его как будто чужого, чтоб определить себе то впечатление, которое
он производит на других, она
видела, со
страхом даже для своей ревности, что
он не только не жалок, но очень привлекателен своею порядочностью, несколько старомодною, застенчивою вежливостью с женщинами, своею сильною фигурой и особенным, как ей казалось, выразительным лицом.
В Ванкувере Грэя поймало письмо матери, полное слез и
страха.
Он ответил: «Я знаю. Но если бы ты
видела, как я; посмотри моими глазами. Если бы ты слышала, как я; приложи к уху раковину:
в ней шум вечной волны; если бы ты любила, как я, — все,
в твоем письме я нашел бы, кроме любви и чека, — улыбку…» И
он продолжал плавать, пока «Ансельм» не прибыл с грузом
в Дубельт, откуда, пользуясь остановкой, двадцатилетний Грэй отправился навестить замок.