Неточные совпадения
— Дурачок! Чтоб не страдать. То есть — чтоб его, народ, научили жить не страдая. Христос тоже Исаак, бог отец отдал его в жертву народу. Понимаешь:
тут та
же сказка о жертвоприношении Авраамовом.
Тут пришел Варавка, за ним явился Настоящий Старик, начали спорить, и Клим еще раз услышал не мало такого, что укрепило его в праве и необходимости выдумывать себя, а вместе с этим вызвало в нем интерес к Дронову, — интерес, похожий на ревность. На другой
же день он спросил Ивана...
Его раздражали непонятные отношения Лидии и Макарова,
тут было что-то подозрительное: Макаров, избалованный вниманием гимназисток, присматривался к Лидии не свойственно ему серьезно, хотя говорил с нею так
же насмешливо, как с поклонницами его, Лидия
же явно и, порою, в форме очень резкой, подчеркивала, что Макаров неприятен ей. А вместе с этим Клим Самгин замечал, что случайные встречи их все учащаются, думалось даже: они и флигель писателя посещают только затем, чтоб увидеть друг друга.
— Ты что
же? Боишься родить? — спросил Клим, с удовольствием дразня ее. — И при чем
тут недели?
— Сообразите
же, насколько трудно при таких условиях создавать общественное мнение и руководить им. А
тут еще являются люди, которые уверенно говорят: «Чем хуже — тем лучше». И, наконец, — марксисты, эти квазиреволюционеры без любви к народу.
— Что
же тут странного? — равнодушно пробормотал Иноков и сморщил губы в кривую улыбку. — Каменщики, которых не побило, отнеслись к несчастью довольно спокойно, — начал он рассказывать. — Я подбежал, вижу — человеку ноги защемило между двумя тесинами, лежит в обмороке. Кричу какому-то дяде: «Помоги вытащить», а он мне: «Не тронь, мертвых трогать не дозволяется». Так и не помог, отошел. Да и все они… Солдаты — работают, а они смотрят…
— За девочками охотитесь? Поздновато! И — какие
же тут девочки? — болтал он неприлично громко. — Ненавижу девочек, пользуюсь, но — ненавижу. И прямо говорю: «Ненавижу тебя за то, что принужден барахтаться с тобой». Смеется, идиотка. Все они — воровки.
«Что
же я
тут буду делать с этой?» — спрашивал он себя и, чтоб не слышать отца, вслушивался в шум ресторана за окном. Оркестр перестал играть и начал снова как раз в ту минуту, когда в комнате явилась еще такая
же серая женщина, но моложе, очень стройная, с четкими формами, в пенсне на вздернутом носу. Удивленно посмотрев на Клима, она спросила, тихонько и мягко произнося слова...
— Происшествия — пустяки;
тут до Тарасовки не боле полутора верст, а там кузнец дела наши поправит в тую
же минуту. Вы, значит, пешечком дойдете. Н-но, уточки, — весело сказал он лошадям, попятив их.
Но
тут он почувствовал, что это именно чужие мысли подвели его к противоречию, и тотчас
же напомнил себе, что стремление быть на виду, показывать себя большим человеком — вполне естественное стремление и не будь его — жизнь потеряла бы смысл.
— Конечно, если это войдет в привычку — стрелять, ну, это — плохо, — говорил он, выкатив глаза. —
Тут, я думаю, все-таки сокрыта опасность, хотя вся жизнь основана на опасностях. Однако ежели молодые люди пылкого характера выламывают зубья из гребня — чем
же мы причешемся? А нам, Варвара Кирилловна, причесаться надо, мы — народ растрепанный, лохматый. Ах, господи! Уж я-то знаю, до чего растрепан человек…
— А — как
же?
Тут — женщина скромного вида ходила к Сомовой, Никонова как будто. Потом господин Суслов и вообще… Знаете, Клим Иванович, вы бы как-нибудь…
— А — как
же?
Тут посторонних — нет. Десяток разве. Конторщик?
— Постой, — сказал он, отирая руку о колено, — погоди! Как
же это? Должен был трубить горнист. Я — сам солдат! Я — знаю порядок. Горнист должен был сигнал дать, по закону, — сволочь! — Громко всхлипнув, он матерно выругался. — Василья Мироныча изрубили, — а? Он жену поднимал,
тут его саблей…
— «Значит — не желаешь стрелять?» — «Никак нет!» — «Значит — становись на то
же место!» Н-ну, пошел Олеша, встал рядом с расстрелянным, перекрестился.
Тут — дело минутное: взвод — пли! Вот те и Христос! Христос солдату не защита, нет! Солдат — человек беззаконный…
Есть что-то страшное в том, что человек этот обыкновенен, как все
тут, в огнях, в дыму, — страшное в том, что он так
же прост, как все люди, и — не похож на людей.
Вот что, брат, — налезая на Самгина, говоря прямо в лицо ему, продолжал он осипшим голосом: —
тут — Алина взвилась, хочет хоронить его обязательно на Введенском кладбище, ну — чепуха
же!
— Ну, что уж… Вот, Варюша-то… Я ее как дочь люблю, монахини на бога не работают, как я на нее, а она меня за худые простыни воровкой сочла. Кричит, ногами топала, там — у черной сотни, у быка этого. Каково мне? Простыни-то для раненых. Прислуга бастовала, а я — работала, милый! Думаешь — не стыдно было мне? Опять
же и ты, — ты вот здесь,
тут — смерти ходят, а она ушла, да-а!
— Я
же говорил: пушки-то на Ходынке стоят, туда и надо было идти и все испортить, а мы
тут сидели.
Тут у него мелькнула мысль, что, может быть, Марина заставит и его служить ей не только как юриста, но он тотчас
же отверг эту мысль, не представляя себя любовником Марины.
— Смерть уязвляет, дабы исцелить, а некоторый человек был бы доволен бессмертием и на земле.
Тут, Клим Иванович, выходит, что жизнь как будто чья-то ошибка и несовершенна поэтому, а создал ее совершенный дух, как
же тогда от совершенного-то несовершенное?
У него неожиданно возник — точно подкрался откуда-то из темного уголка мозга — вопрос: чего хотела Марина, крикнув ему: «Ох, да иди, что ли!» Хотела она, чтобы он ушел, или — чтоб остался с нею? Прямого ответа на этот вопрос он не искал, понимая, что, если Марина захочет, — она заставит быть ее любовником. Завтра
же заставит. И
тут он снова унизительно видел себя рядом с нею пред зеркалом.
— Ага. Ну, что
же? Красивую вещь — приятно испортить. Красивых убивают более часто, чем уродов. Но убивают мужья, любовники и, как правило, всегда с фасада: в голову, в грудь, живот, а
тут убили с фасада на двор — в затылок. Это тоже принято, но в целях грабежа, а в данном случае — наличие грабежа не установлено. В этом видят — тайну. А на мой взгляд — тайны нет, а есть трус!
Он почти неделю не посещал Дронова и не знал, что Юрин помер, он встретил процессию на улице. Зимою похороны особенно грустны, а
тут еще вспомнились похороны Варвары: день такой
же враждебно холодный, шипел ветер, сеялся мелкий, колючий снег, точно так
же навстречу катафалку и обгоняя его, но как бы не замечая, поспешно шагали равнодушные люди, явилась та
же унылая мысль...
— Вы от Союза к беженцам? Так — пожалуйте: они
тут, сейчас
же за вокзалом, серый дом.
— Что
же тут можно сделать? — осведомился Самгин. Жандарм искоса посмотрел на него и ответил...