Неточные совпадения
Пузатый комод и на нем трюмо
в форме лиры, три неуклюжих стула, старенькое на низких ножках кресло у стола, под окном, — вот и вся обстановка комнаты. Оклеенные белыми обоями стены холодны и голы, только против кровати — темный квадрат небольшой фотографии: гладкое, как пустота,
море, корма баркаса и на ней, обнявшись, стоят Лидия
с Алиной.
— Пишу другой: мальчика заставили пасти гусей, а когда он полюбил птиц, его сделали помощником конюха. Он полюбил лошадей, но его взяли во флот. Он
море полюбил, но сломал себе ногу, и пришлось ему служить лесным сторожем. Хотел жениться — по любви — на хорошей девице, а женился из жалости на замученной вдове
с двумя детьми. Полюбил и ее, она ему родила ребенка; он его понес крестить
в село и дорогой заморозил…
Нет, Любаша не совсем похожа на Куликову, та всю жизнь держалась так, как будто считала себя виноватой
в том, что она такова, какая есть, а не лучше. Любаше приниженность слуги для всех была совершенно чужда. Поняв это, Самгин стал смотреть на нее, как на смешную «Ванскок», — Анну Скокову, одну из героинь романа Лескова «На ножах»; эту книгу и «Взбаламученное
море» Писемского, по их «социальной педагогике», Клим ставил рядом
с «Бесами» Достоевского.
— Пробовал я там говорить
с людями — не понимают. То есть — понимают, но — не принимают. Пропагандист я — неумелый, не убедителен. Там все индивидуалисты… не пошатнешь! Один сказал: «Что ж мне о людях заботиться, ежели они обо мне и не думают?» А другой говорит: «Может, завтра
море смерти моей потребует, а ты мне внушаешь, чтоб я на десять лет вперед жизнь мою рассчитывал». И все
в этом духе…
Варвару он все более забавлял, рассказывая ей смешное о провинциальной жизни, обычаях, обрядах, поверьях, пожарах, убийствах и романах. Смешное он подмечал неплохо, но рассказывал о нем добродушно и даже как бы
с сожалением. Рассказывал о ловле трески
в Белом
море, о сборе кедровых орехов
в Сибири, о добыче самоцветов на Урале, — Варвара находила, что он рассказывает талантливо.
Самгин встречал этого писателя и раньше, знал, что он числится сочувствующим большевизму, и находил
в нем общее и
с дерзким грузчиком Сибирской пристани и
с казаком, который сидел у
моря, как за столом;
с грузчиком его объединяла склонность к словесному, грубому озорству,
с казаком — хвастовство своей независимостью.
Петербург встретил его не очень ласково,
в мутноватом небе нерешительно сияло белесое солнце, капризно и сердито порывами дул свежий ветер
с моря, накануне или ночью выпал обильный дождь, по сырым улицам спешно шагали жители, одетые тепло, как осенью, от мостовой исходил запах гниющего дерева, дома были величественно скучны.
Разыскивая мебель на Апраксином дворе и Александровском рынке, он искал адвоката,
в помощники которому было бы удобно приписаться. Он не предполагал заниматься юридической практикой, но все-таки считал нужным поставить свой корабль
в кильватер более опытным плавателям
в море столичной жизни. Он поручил Ивану Дронову найти адвоката
с большой практикой
в гражданском процессе, дельца не очень громкого и — внепартийного.
За время, которое он провел
в суде, погода изменилась:
с моря влетал сырой ветер, предвестник осени, гнал над крышами домов грязноватые облака, как бы стараясь затискать их
в коридор Литейного проспекта, ветер толкал людей
в груди,
в лица,
в спины, но люди, не обращая внимания на его хлопоты, быстро шли встречу друг другу, исчезали
в дворах и воротах домов.
Неточные совпадения
Аммирал-вдовец по
морям ходил, // По
морям ходил, корабли водил, // Под Ачаковом бился
с туркою, // Наносил ему поражение, // И дала ему государыня // Восемь тысяч душ
в награждение.
Константинополь, бывшая Византия, а ныне губернский город Екатериноград, стоит при излиянии Черного
моря в древнюю Пропонтиду и под сень Российской Державы приобретен
в 17… году,
с распространением на оный единства касс (единство сие
в том состоит, что византийские деньги
в столичном городе Санкт-Петербурге употребление себе находить должны).
Еще во времена Бородавкина летописец упоминает о некотором Ионке Козыре, который, после продолжительных странствий по теплым
морям и кисельным берегам, возвратился
в родной город и привез
с собой собственного сочинения книгу под названием:"Письма к другу о водворении на земле добродетели". Но так как биография этого Ионки составляет драгоценный материал для истории русского либерализма, то читатель, конечно, не посетует, если она будет рассказана здесь
с некоторыми подробностями.
Переодевшись без торопливости (он никогда не торопился и не терял самообладания), Вронский велел ехать к баракам. От бараков ему уже были видны
море экипажей, пешеходов, солдат, окружавших гипподром, и кипящие народом беседки. Шли, вероятно, вторые скачки, потому что
в то время, как он входил
в барак, он слышал звонок. Подходя к конюшне, он встретился
с белоногим рыжим Гладиатором Махотина, которого
в оранжевой
с синим попоне
с кажущимися огромными, отороченными синим ушами вели на гипподром.
Алексей Александрович думал тотчас стать
в те холодные отношения,
в которых он должен был быть
с братом жены, против которой он начинал дело развода; но он не рассчитывал на то
море добродушия, которое выливалось из берегов
в душе Степана Аркадьича.