Неточные совпадения
Он злился. Его раздражало шумное оживление
Марины, и почему-то была неприятна встреча
с Туробоевым. Трудно было признать, что именно вот этот человек
с бескровным лицом и какими-то кричащими
глазами — мальчик, который стоял перед Варавкой и звонким голосом говорил о любви своей к Лидии. Неприятен был и бородатый студент.
Он был выше
Марины на полголовы, и было видно, что серые
глаза его разглядывают лицо девушки
с любопытством. Одной рукой он поглаживал бороду, в другой, опущенной вдоль тела, дымилась папироса. Ярость
Марины становилась все гуще, заметней.
Расхаживая по комнате
с папиросой в зубах, протирая очки, Самгин стал обдумывать
Марину. Движения дородного ее тела, красивые колебания голоса, мягкий, но тяжеловатый взгляд золотистых
глаз — все в ней было хорошо слажено, казалось естественным.
«Мне тридцать пять, она — моложе меня года на три, четыре», — подсчитал он, а
Марина с явным удовольствием пила очень душистый чай, грызла домашнее печенье, часто вытирала яркие губы салфеткой, губы становились как будто еще ярче, и сильнее блестели
глаза.
Когда в дверях буфета сочно прозвучал голос
Марины, лохматая голова быстро вскинулась, показав смешное, плоское лицо,
с широким носом и необыкновенными
глазами, — очень большие белки и маленькие, небесно-голубые зрачки.
Самгину показалось, что
глаза Марины смеются. Он заметил, что многие мужчины и женщины смотрят на нее не отрываясь, покорно, даже как будто
с восхищением. Мужчин могла соблазнять ее величавая красота, а женщин чем привлекала она? Неужели она проповедует здесь? Самгин нетерпеливо ждал. Запах сырости становился теплее, гуще. Тот, кто вывел писаря, возвратился, подошел к столу и согнулся над ним, говоря что-то Лидии; она утвердительно кивала головой, и казалось, что от очков ее отскакивают синие огни…
Марина не возвращалась недели три, — в магазине торговал чернобородый Захарий, человек молчаливый,
с неподвижным, матово-бледным лицом, темные
глаза его смотрели грустно, на вопросы он отвечал кратко и тихо; густые, тяжелые волосы простеганы нитями преждевременной седины. Самгин нашел, что этот Захарий очень похож на переодетого монаха и слишком вял, бескровен для того, чтоб служить любовником
Марины.
Турчанинов вздрагивал, морщился и торопливо пил горячий чай, подливая в стакан вино. Самгин, хозяйничая за столом, чувствовал себя невидимым среди этих людей. Он видел пред собою только
Марину; она играла чайной ложкой, взвешивая ее на ладонях, перекладывая
с одной на другую, —
глаза ее были задумчиво прищурены.
Марина не ответила. Он взглянул на нее, — она сидела, закинув руки за шею; солнце, освещая голову ее, золотило нити волос, розовое ухо, румяную щеку;
глаза Марины прикрыты ресницами, губы плотно сжаты. Самгин невольно загляделся на ее лицо, фигуру. И еще раз подумал
с недоумением, почти со злобой: «Чем же все-таки она живет?»
И
глаза ее вспыхнули сердито. Вот эти ее резкости и вспышки, всегда внезапные, не согласные
с его представлением о
Марине, особенно изумляли Самгина.
Но спрашивал он мало, а больше слушал
Марину, глядя на нее как-то подчеркнуто почтительно. Шагал по улицам мерным, легким шагом солдата, сунув руки в карманы черного, мохнатого пальто, носил бобровую шапку
с козырьком, и
глаза его смотрели из-под козырька прямо, неподвижно, не мигая. Часто посещал церковные службы и, восхищаясь пением, говорил глубоким баритоном...
«Так никто не говорил со мной». Мелькнуло в памяти пестрое лицо Дуняши, ее неуловимые
глаза, — но нельзя же ставить Дуняшу рядом
с этой женщиной! Он чувствовал себя обязанным сказать
Марине какие-то особенные, тоже очень искренние слова, но не находил достойных. А она, снова положив локти на стол, опираясь подбородком о тыл красивых кистей рук, говорила уже деловито, хотя и мягко...
— Уйди, — повторила
Марина и повернулась боком к нему, махая руками. Уйти не хватало силы, и нельзя было оторвать
глаз от круглого плеча, напряженно высокой груди, от спины, окутанной массой каштановых волос, и от плоской серенькой фигурки человека
с глазами из стекла. Он видел, что янтарные
глаза Марины тоже смотрят на эту фигурку, — руки ее поднялись к лицу; закрыв лицо ладонями, она странно качнула головою, бросилась на тахту и крикнула пьяным голосом, топая голыми ногами...
Память произвольно выдвинула фигуру Степана Кутузова, но сама нашла, что неуместно ставить этого человека впереди всех других, и
с неодолимой, только ей доступной быстротою отодвинула большевика в сторону, заместив его вереницей людей менее антипатичных. Дунаев, Поярков, Иноков, товарищ Яков, суховатая Елизавета Спивак
с холодным лицом и спокойным взглядом голубых
глаз. Стратонов, Тагильский, Дьякон, Диомидов, Безбедов, брат Димитрий… Любаша… Маргарита,
Марина…
Да, публика весьма бесцеремонно рассматривала ее, привставая
с мест, перешептываясь. Самгин находил, что
глаза женщин светятся завистливо или пренебрежительно, мужчины корчат слащавые гримасы, а какой-то смуглолицый, курчавый, полуседой красавец
с пышными усами вытаращил черные
глаза так напряженно, как будто он когда-то уже видел
Марину, а теперь вспоминал: когда и где?
Слева от Самгина одиноко сидел, читая письма, солидный человек
с остатками курчавых волос на блестящем черепе,
с добродушным, мягким лицом; подняв
глаза от листка бумаги, он взглянул на
Марину, улыбнулся и пошевелил губами, черные
глаза его неподвижно остановились на лице
Марины.
Он сильно изменился в сравнении
с тем, каким Самгин встретил его здесь в Петрограде: лицо у него как бы обтаяло, высохло, покрылось серой паутиной мелких морщин. Можно было думать, что у него повреждена шея, — голову он держал наклоня и повернув к левому плечу, точно прислушивался к чему-то, как встревоженная птица. Но острый блеск
глаз и задорный, резкий голос напомнил Самгину Тагильского товарищем прокурора, которому поручено какое-то особенное расследование темного дела по убийству
Марины Зотовой.
Неточные совпадения
— Будет
с вас: и так глаза-то налили! Барыня почивать хочет, говорит, пора вам домой… — ворчала
Марина, убирая посуду.
Красавица ушла
с крылечка в горницу, а вслед за нею через несколько минут туда же ушла и
Марина Абрамовна. Тарантас был совсем готов: только сесть да ехать. Солнышко выглянуло своим красным
глазом; извозчики длинною вереницею потянулись со двора. Никитушка зевнул и как-то невольно крякнул.
Аггей Никитич почти не расшаркался перед Екатериной Петровной; но она, напротив, окинула его
с головы до ног внимательнейшим взором, — зато уж на пани Вибель взглянула чересчур свысока; Марья Станиславовна, однако, не потерялась и ответила этой черномазой госпоже тем гордым взглядом, к какому способны соплеменницы
Марины Мнишек [
Марина Мнишек (ум. после июля 1614 г.) — жена первого и второго Лжедмитриев, польская авантюристка.], что, по-видимому, очень понравилось камер-юнкеру, который, желая хорошенько рассмотреть молодую дамочку, выкинул ради этого — движением личного мускула — из
глаза свое стеклышко, так как сквозь него он ничего не видел и носил его только для моды.
Полные уверения в страстной любви, в намерении скорее броситься в Неву, нежели отдаться другому, они сообщали ему наряду
с этим далеко не радостные известия. Из них он узнал, что Маргарита снова переехала в квартиру отца, и по некоторым, для обыкновенного читателя неуловимым, но ясным для влюбленного, отдельным фразам, оборотам речи, он видел, что она снова находится под влиянием своего отца, то есть значит и
Марины Владиславовны, мыслями которой мыслил и
глазами которой глядел Максимилиан Эрнестович.
Глупые слезы тоски и беспредметной обиды задрожали в груди.
Марина закусила губу, плечи ее задергались. Остро, остро, почти чувственно милы ей были эти полные ручки
с ямками на локтях, у запястий перетянутые глубокими складками, и все это маленькое прелестное тельце. Как будто
глаза какие-то у ней раскрылись: что-то особенное было перед нею, необычайное и несравненно милое.