Неточные совпадения
— Почему? О людях, которым тесно жить и которые пытаются ускорить
события. Кортес и Колумб тоже ведь выразители воли народа, профессор Менделеев не менее революционер, чем Карл Маркс. Любопытство и
есть храбрость. А когда любопытство превращается в страсть, оно уже — любовь.
Он
был непоколебимо уверен, что с воцарением Николая Второго великие
события неизбежно последуют.
— Екатерина Великая скончалась в тысяча семьсот девяносто шестом году, — вспоминал дядя Хрисанф; Самгину
было ясно, что москвич верит в возможность каких-то великих
событий, и ясно
было, что это — вера многих тысяч людей. Он тоже чувствовал себя способным поверить: завтра явится необыкновенный и, может
быть, грозный человек, которого Россия ожидает целое столетие и который,
быть может, окажется в силе сказать духовно растрепанным, распущенным людям...
— Красные рубахи — точно раны, — пробормотал Макаров и зевнул воющим звуком. — Должно
быть, наврали, никаких
событий нет, — продолжал он, помолчав. — Скучно смотреть на концентрированную глупость.
—
Событие весьма крупное, — ответил дядя Миша, но тоненькие губы его съежились так, как будто он хотел свистнуть. — Может
быть, даже историческое
событие…
— Как живем? Да — все так же. Редактор — плачет, потому что ни люди, ни
события не хотят считаться с ним. Робинзон — уходит от нас, бунтует, говорит, что газета глупая и пошлая и что ежедневно, под заголовком, надобно печатать крупным шрифтом: «Долой самодержавие». Он тоже, должно
быть, скоро умрет…
Это повторялось на разные лады, и в этом не
было ничего нового для Самгина. Не ново
было для него и то, что все эти люди уже ухитрились встать выше
события, рассматривая его как не очень значительный эпизод трагедии глубочайшей. В комнате стало просторней, менее знакомые ушли, остались только ближайшие приятели жены; Анфимьевна и горничная накрывали стол для чая; Дудорова кричала Эвзонову...
Самгин постоял в саду часа полтора и убедился, что средний городской обыватель чего-то побаивается, но обезьянье любопытство заглушает его страх. О политическом значении
события эти люди почти не говорят, может
быть, потому, что не доверяют друг другу, опасаются сказать лишнее.
«Социальная революция без социалистов», — еще раз попробовал он успокоить себя и вступил сам с собой в некий безмысленный и бессловесный, но тем более волнующий спор. Оделся и пошел в город, внимательно присматриваясь к людям интеллигентской внешности, уверенный, что они чувствуют себя так же расколото и смущенно, как сам он. Народа на улицах
было много, и много
было рабочих, двигались люди неторопливо, вызывая двойственное впечатление праздности и ожидания каких-то
событий.
«Жажда развлечений, привыкли к
событиям», — определил Самгин. Говорили негромко и ничего не оставляя в памяти Самгина; говорили больше о том, что дорожает мясо, масло и прекратился подвоз дров. Казалось, что весь город выжидающе притих. Людей обдувал не сильный, но неприятно сыроватый ветер, в небе являлись голубые пятна, напоминая глаза, полуприкрытые мохнатыми ресницами. В общем
было как-то слепо и скучно.
Самгин уходил, еще более убежденный в том, что не могут
быть долговечны, не могут изменить ход истории
события, которые создаются десятками таких единиц.
Эта новая тревога требовала общения с людьми, требовала
событий, но люди не являлись, выходить из дома Самгин опасался, да и неловко
было гулять с разбитым лицом.
События, конечно, совершались, по ночам и даже днем изредка хлопали выстрелы винтовок и револьверов, но
было ясно, что это ставятся последние точки.
Через день он снова попал в полосу необыкновенных
событий. Началось с того, что ночью в вагоне он сильнейшим толчком
был сброшен с дивана, а когда ошеломленно вскочил на ноги, кто-то хрипло закричал в лицо ему...
— Слыхали, какое ужасное
событие? Что же это делается на земле? Город у нас
был такой тихий, жили мы, никого не обижая…
В конце зимы он поехал в Москву, выиграл в судебной палате процесс, довольный собою отправился обедать в гостиницу и, сидя там, вспомнил, что не прошло еще двух лет с того дня, когда он сидел в этом же зале с Лютовым и Алиной, слушая, как Шаляпин
поет «Дубинушку». И еще раз показалось невероятным, что такое множество
событий и впечатлений уложилось в отрезок времени — столь ничтожный.
«Оффенбах
был действительно остроумен, превратив предисловие к «Илиаде» в комедию. Следовало бы обработать в серию легких комедий все наиболее крупные
события истории культуры, чтоб люди перестали относиться к своему прошлому подобострастно — как к его превосходительству…»
Он читал о казнях, не возмущаясь, казни стали так же привычны, как ничтожные
события городской хроники или как, в свое время, привычны
были еврейские погромы: сильно возмутил первый, а затем уже не хватало сил возмущаться.
Самгин дождался, когда пришел маленький, тощий, быстроглазый человек во фланелевом костюме, и они с Крэйтоном заговорили, улыбаясь друг другу, как старые знакомые. Простясь, Самгин пошел в буфет, с удовольствием позавтракал,
выпил кофе и отправился гулять, думая, что за последнее время все
события в его жизни разрешаются быстро и легко.
— Возвращаться — нет смысла. Проще
будет, если я там выйду на эстраду и предложу выслушать сообщение камрада о текущих
событиях в России.
От этих людей Самгин знал, что в городе его считают «столичной штучкой», гордецом и нелюдимом, у которого
есть причины жить одиноко, подозревают в нем человека убеждений крайних и, напуганные
событиями пятого года, не стремятся к более близкому знакомству с человеком из бунтовавшей Москвы.
«Мне уже скоро сорок лет. Это — более чем половина жизни. С детства за мною признавались исключительные способности. Всю жизнь я испытываю священную неудовлетворенность
событиями, людями, самим собою. Эта неудовлетворенность может
быть только признаком большой духовной силы».
Если исключить деревянный скрип и стук газеток «Союза русского народа», не заметно
было, чтоб провинция, пережив
события 905–7 годов, в чем-то изменилась, хотя, пожалуй, можно
было отметить, что у людей еще более окрепло сознание их права обильно и разнообразно кушать.
— Московские
события пятого года я хорошо знаю, но у меня по этому поводу
есть свое мнение, и —
будучи высказано мною сейчас, — оно отвело бы нас далеко в сторону от избранной мною темы.
Можно
было думать, что «народ» правильно оценил бездарность Николая II и помнил главнейшие
события его царствования — Ходынку, 9-е Января, войну с Москвой, расстрел на Лене, бесчисленные массовые убийства крестьян и рабочих.
Клим Иванович привык смотреть на него как на осведомителя, на измерителя тона
событий, на аппарат, который отмечает температуру текущей действительности, и видел, что Иван теряет эту способность, занятый судорожными попытками перепрыгнуть куда-то через препятствие, невидимое и непонятное для Самгина, и вообще
был поглощен исключительно самим собою.
Опыт тяготил, он истлевал бесплодно, и, несмотря на то, что жизнь
была обильна
событиями, — Самгину жилось скучно.
Он заснул. Клим Иванович Самгин тоже чувствовал себя охмелевшим от сытости и вина, от
событий. Закурил, постоял у окна, глядя вниз, в темноту, там, быстро и бесшумно, как рыбы, плавали грубо оформленные фигуры людей, заметные только потому, что они
были темнее темноты.
Неточные совпадения
Но летописец недаром предварял
события намеками: слезы бригадировы действительно оказались крокодиловыми, и покаяние его
было покаяние аспидово. Как только миновала опасность, он засел у себя в кабинете и начал рапортовать во все места. Десять часов сряду макал он перо в чернильницу, и чем дальше макал, тем больше становилось оно ядовитым.
Потом пошли к модному заведению француженки, девицы де Сан-Кюлот (в Глупове она
была известна под именем Устиньи Протасьевны Трубочистихи; впоследствии же оказалась сестрою Марата [Марат в то время не
был известен; ошибку эту, впрочем, можно объяснить тем, что
события описывались «Летописцем», по-видимому, не по горячим следам, а несколько лет спустя.
Тогда бригадир встал перед миром на колени и начал каяться. ("И
было то покаяние его а́спидово", [Аспид (греч.) — легендарный змей;"а́спидово покаяние" — ложное, коварное покаяние.] — опять предваряет
события летописец.)
Тогда бригадир вдруг засовестился. Загорелось сердце его стыдом великим, и стоял он перед глуповцами и точил слезы. ("И все те его слезы
были крокодиловы", — предваряет летописец
события.)
Не успели глуповцы опомниться от вчерашних
событий, как Палеологова, воспользовавшись тем, что помощник градоначальника с своими приспешниками засел в клубе в бостон, [Бостон — карточная игра.] извлекла из ножон шпагу покойного винного пристава и,
напоив, для храбрости, троих солдат из местной инвалидной команды, вторглась в казначейство.