Неточные совпадения
В его
затеях было всегда что-то опасное, трудное, но он заставлял подчиняться ему и во всех играх сам назначал себе первые роли.
Вспомнив эту сцену, Клим с раздражением задумался о Томилине. Этот человек должен знать и должен
был сказать что-то успокоительное, разрешающее, что устранило бы стыд и страх. Несколько раз Клим — осторожно, а Макаров — напористо и резко пытались
затеять с учителем беседу о женщине, но Томилин
был так странно глух к этой теме, что вызвал у Макарова сердитое замечание...
Она рассказала, что в юности дядя Хрисанф
был политически скомпрометирован, это поссорило его с отцом, богатым помещиком, затем он
был корректором, суфлером, а после смерти отца
затеял антрепризу в провинции. Разорился и даже сидел в тюрьме за долги. Потом режиссировал в частных театрах, женился на богатой вдове, она умерла, оставив все имущество Варваре, ее дочери. Теперь дядя Хрисанф живет с падчерицей, преподавая в частной театральной школе декламацию.
Это уже не первый раз Самгин чувствовал и отталкивал желание жены
затеять с ним какой-то философический разговор. Он не догадывался, на какую тему
будет говорить Варвара, но
был почти уверен, что беседа не обещает ничего приятного.
— Я ведь не
был в Кремле, — неохотно начал Самгин, раскуривая папиросу. — Насколько могу судить, Гогина правильно освещает: рабочие относились к этой
затее — в лучшем случае — только с любопытством…
— Вчера, у одного сочинителя, Савва Морозов сообщал о посещении промышленниками Витте. Говорил, что этот пройдоха, очевидно,
затевает какую-то подлую и крупную игру. Затем сказал, что возможно, — не сегодня-завтра, — в городе
будет распоряжаться великий князь Владимир и среди интеллигенции, наверное,
будут аресты. Не исключаются, конечно, погромы редакций газет, журналов.
— Ничего доброго из этой жидовской
затеи не
будет, а союзники — болваны.
— Кричит: продавайте лес, уезжаю за границу! Какому черту я продам, когда никто ничего не знает, леса мужики жгут, все — испугались… А я — Блинова боюсь, он тут
затевает что-то против меня, может
быть, хочет голубятню поджечь. На днях в манеже
был митинг «Союза русского народа», он там орал: «Довольно!» Даже кровь из носа потекла у идиота…
Этим мы
будем обязаны авантюристу Столыпину, который
затевает разрушить общину, выделить из деревни сильных мужиков на хутора…
Самгину подумалось, что настал момент, когда можно бы заговорить с Бердниковым о Марине, но мешал Попов, — в его настроении
было что-то напряженное, подстерегающее, можно
было думать, что он намерен
затеять какой-то деловой разговор, а Бердников не хочет этого, потому и говорит так много, почти непрерывно. Вот Попов угрюмо пробормотал что-то о безответственности, — толстый человек погладил ладонями бескостное лицо свое и заговорил более звонко, даже как бы ехидно...
— Вот Дудорову ногу отрезали «церкви и отечеству на славу», как ребятенки в школе
поют. Вот снова начали мужикам головы, руки, ноги отрывать, а — для чего? Для чьей пользы войну
затеяли? Для тебя, для Дудорова?
— Нет, Клим Иванович, ты подумай! — сладостно воет он, вертясь в комнате. — Когда это
было, чтоб премьер-министр, у нас,
затевал публичную говорильню, под руководством Гакебуша, с участием Леонида Андреева, Короленко, Горького? Гакебушу — сто тысяч, Андрееву — шестьдесят, кроме построчной, Короленке, Горькому — по рублю за строчку. Это тебе — не Европа! Это — мировой аттракцион и — масса смеха!
Господствует банкир, миллионщик, черт его душу возьми, разорвал трудовой народ на враждебные нация… вон какую войнищу
затеял, а вы — чаек
пьете и рыбью философию разводите…
Это
было у Шемякина, который
затевал книгоиздательство и пригласил Самгина для составления договора с фабрикантом бумаги.
— Не могу не предупредить вас, Аглая Ивановна, что всё это с его стороны одно шарлатанство, поверьте, — быстро ввернул вдруг генерал Иволгин, ждавший точно на иголочках и желавший изо всех сил как-нибудь начать разговор; он уселся рядом с Аглаей Ивановной, — конечно, дача имеет свои права, — продолжал он, — и свои удовольствия, и прием такого необычайного интруса для толкования Апокалипсиса
есть затея, как и другая, и даже затея замечательная по уму, но я…
Гаврила вошел не один; с ним был дворовый парень, мальчик лет шестнадцати, прехорошенький собой, взятый во двор за красоту, как узнал я после. Звали его Фалалеем. Он был одет в какой-то особенный костюм, в красной шелковой рубашке, обшитой по вороту позументом, с золотым галунным поясом, в черных плисовых шароварах и в козловых сапожках, с красными отворотами. Этот костюм
был затеей самой генеральши. Мальчик прегорько рыдал, и слезы одна за другой катились из больших голубых глаз его.
Неточные совпадения
Аммос Федорович. Да, нехорошее дело заварилось! А я, признаюсь, шел
было к вам, Антон Антонович, с тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали, что Чептович с Варховинским
затеяли тяжбу, и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях и у того и у другого.
— Не то еще услышите, // Как до утра пробудете: // Отсюда версты три //
Есть дьякон… тоже с голосом… // Так вот они
затеяли // По-своему здороваться // На утренней заре. // На башню как подымется // Да рявкнет наш: «Здо-ро-во ли // Жи-вешь, о-тец И-пат?» // Так стекла затрещат! // А тот ему, оттуда-то: // — Здо-ро-во, наш со-ло-ву-шко! // Жду вод-ку
пить! — «И-ду!..» // «Иду»-то это в воздухе // Час целый откликается… // Такие жеребцы!..
Был, после начала возмущения, день седьмый. Глуповцы торжествовали. Но несмотря на то что внутренние враги
были побеждены и польская интрига посрамлена, атаманам-молодцам
было как-то не по себе, так как о новом градоначальнике все еще не
было ни слуху ни духу. Они слонялись по городу, словно отравленные мухи, и не смели ни за какое дело приняться, потому что не знали, как-то понравятся ихние недавние
затеи новому начальнику.
Как бы то ни
было, но безобразная глуповская
затея разрешилась гораздо неожиданнее и совсем не от тех причин, которых влияние можно
было бы предполагать самым естественным.
Например, в ту минуту, когда Бородавкин требует повсеместного распространения горчицы,
было ли бы для читателей приятнее, если б летописец заставил обывателей не трепетать перед ним, а с успехом доказывать несвоевременность и неуместность его
затей?