Неточные совпадения
Самгин в одной штанине бросился к постели, выхватил из ночного столика браунинг, но, бросив его на постель, надел брюки, туфли, пиджак и снова подбежал к
окну; солдат, стрелявший с колена, переваливаясь с бока на бок, катился
по мостовой на панель, тот, что был впереди его, — исчез, а трое все еще лежали,
стреляя.
Пушки
стреляли не часто, не торопясь и, должно быть, в разных концах города. Паузы между выстрелами были тягостнее самих выстрелов, и хотелось, чтоб
стреляли чаще, непрерывней, не мучили бы людей, которые ждут конца. Самгин, уставая, садился к столу, пил чай, неприятно теплый, ходил
по комнате, потом снова вставал на дежурство у
окна. Как-то вдруг в комнату точно с потолка упала Любаша Сомова, и тревожно, возмущенно зазвучал ее голос, посыпались путаные слова...
Неточные совпадения
Все успокоилось. Вдруг у дома появился полицмейстер в сопровождении жандармов и казаков, которые спешились в Глинищевском переулке и совершенно неожиданно дали два залпа в верхние этажи пятиэтажного дома, выходящего в переулок и заселенного частными квартирами. Фабричный же корпус, из
окон которого кидали кирпичами, а
по сообщению городовых, даже
стреляли (что и заставило их перед этим бежать), находился внутри двора.
В одном из домиков нашей улицы поселился какой-то барин, с шишкой на лбу и чрезвычайно странной привычкой:
по праздникам он садился у
окна и
стрелял из ружья дробью в собак, кошек, кур, ворон, а также и в прохожих, которые не нравились ему.
На дворе
стреляет мороз; зеленоватый лунный свет смотрит сквозь узорные — во льду — стекла
окна, хорошо осветив доброе носатое лицо и зажигая темные глаза фосфорическим огнем. Шелковая головка, прикрыв волосы бабушки, блестит, точно кованая, темное платье шевелится, струится с плеч, расстилаясь
по полу.
И вдруг то необыкновенно хорошее, радостное и мирное, чего я не испытывал с самого детства, нахлынуло на меня вместе с сознанием, что я далек от смерти, что впереди еще целая жизнь, которую я, наверно, сумею повернуть по-своему (о! наверно сумею), и я, хотя с трудом, повернулся на бок, поджал ноги, подложил ладонь под голову и заснул, точно так, как в детстве, когда, бывало, проснешься ночью возле спящей матери, когда в
окно стучит ветер, и в трубе жалобно воет буря, и бревна дома
стреляют, как из пистолета, от лютого мороза, и начнешь тихонько плакать, и боясь и желая разбудить мать, и она проснется, сквозь сон поцелует и перекрестит, и, успокоенный, свертываешься калачиком и засыпаешь с отрадой в маленькой душе.
У меня был дядька Иван Андреич. Он выучил меня
стрелять, когда мне было еще 13 лет. Он достал маленькое ружьецо и давал мне из него
стрелять, когда мы ходили гулять. И я убил раз галку и другой раз сороку. Но отец не знал, что я умею
стрелять. Один раз, это было осенью, в маменькины именины, и мы ожидали дядюшку к обеду, и я сидел на
окне и смотрел в ту сторону, откуда ему надо было приехать, а отец ходил
по комнате. Я увидел из-за рощи четверню серых и коляску и закричал: «Едет! едет!..»