Неточные совпадения
Летом, на другой год после
смерти Бориса, когда Лидии минуло двенадцать лет, Игорь Туробоев отказался учиться в военной школе и должен был ехать в какую-то другую, в Петербург. И вот, за несколько дней
до его отъезда, во время завтрака, Лидия решительно заявила отцу,
что она любит Игоря, не может без него жить и не хочет, чтоб он учился в другом городе.
Такие мысли являлись у нее неожиданно, вне связи с предыдущим, и Клим всегда чувствовал в них нечто подозрительное, намекающее. Не считает ли она актером его? Он уже догадывался,
что Лидия, о
чем бы она ни говорила, думает о любви, как Макаров о судьбе женщин, Кутузов о социализме, как Нехаева будто бы думала о
смерти,
до поры, пока ей не удалось вынудить любовь. Клим Самгин все более не любил и боялся людей, одержимых одной идеей, они все насильники, все заражены стремлением порабощать.
Как будто забыв о
смерти отчима, она минут пять критически и придирчиво говорила о Лидии, и Клим понял,
что она не любит подругу. Его удивило, как хорошо она
до этой минуты прятала антипатию к Лидии, — и удивление несколько подняло зеленоглазую девушку в его глазах. Потом она вспомнила,
что надо говорить об отчиме, и сказала,
что хотя люди его типа — отжившие люди, но все-таки в них есть своеобразная красота.
—
До свидания, — сказал Клим и быстро отступил, боясь,
что умирающий протянет ему руку. Он впервые видел, как
смерть душит человека, он чувствовал себя стиснутым страхом и отвращением. Но это надо было скрыть от женщины, и, выйдя с нею в гостиную, он сказал...
Вера Петровна писала Климу,
что Робинзон, незадолго
до смерти своей, ушел из «Нашего края», поссорившись с редактором, который отказался напечатать его фельетон «О прокаженных», «грубейший фельетон, в нем этот больной и жалкий человек называл Алину «Силоамской купелью», «целебной грязью» и бог знает как».
—
До чего несчастны мы, люди, милейший мой Иван Кириллович… простите! Клим Иванович, да, да… Это понимаешь только вот накануне конца, когда подкрадывается тихонько какая-то болезнь и нашептывает по ночам, как сводня: «Ах, Захар, с какой я тебя дамочкой хочу познакомить!» Это она — про
смерть…
— Вы уж — кончили! Ученая ваша, какая-то там литературная,
что ли, квалификация дошла
до конца концов,
до смерти. Ставьте точку. Слово и дело дается вновь прибывшему в историю, да, да!
Неточные совпадения
— А
что? запишешь в книжечку? // Пожалуй, нужды нет! // Пиши: «В деревне Басове // Яким Нагой живет, // Он
до смерти работает, //
До полусмерти пьет!..»
У батюшки, у матушки // С Филиппом побывала я, // За дело принялась. // Три года, так считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, //
Что год, то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — // К кому оно привяжется, //
До смерти не избыть!
Луга-то (эти самые), // Да водка, да с три короба // Посулов то и сделали, //
Что мир решил помалчивать //
До смерти старика.
Г-жа Простакова. Да… да
что… не твое дитя, бестия! По тебе робенка хоть убей
до смерти.
«Бежали-бежали, — говорит летописец, — многие, ни
до чего не добежав, венец приняли; [Венец принять — умереть мученической
смертью.] многих изловили и заключили в узы; сии почитали себя благополучными».