Неточные совпадения
Дронов посмотрел на него, мигнул и, плюнув на
пол,
сказал...
Но Клим видел, что Лида, слушая рассказы отца поджав губы, не верит им. Она треплет платок или конец своего гимназического передника, смотрит в
пол или в сторону, как бы стыдясь взглянуть в широкое, туго налитое кровью бородатое лицо. Клим все-таки
сказал...
Томилина не любили и здесь. Ему отвечали скупо, небрежно. Клим находил, что рыжему учителю нравится это и что он нарочно раздражает всех. Однажды писатель Катин, разругав статью в каком-то журнале, бросил журнал на подоконник, но книга упала на
пол; Томилин
сказал...
А через час, сидя на постели, спустив ноги на
пол, голая, она, рассматривая носок Клима,
сказала, утомленно зевнув...
Прежде чем Самгин догадался помочь ей, она подняла с
пола книжку и, раскрыв ее, строго
сказала...
Спивак, стоя на стуле, упрямо старалась открыть вентилятор. Кутузов подошел, снял ее, как ребенка, со стула, поставил на
пол и, открыв вентилятор,
сказал...
Пошли. В столовой Туробоев жестом фокусника снял со стола бутылку вина, но Спивак взяла ее из руки Туробоева и поставила на
пол. Клима внезапно ожег злой вопрос: почему жизнь швыряет ему под ноги таких женщин, как продажная Маргарита или Нехаева? Он вошел в комнату брата последним и через несколько минут прервал спокойную беседу Кутузова и Туробоева, торопливо говоря то, что ему давно хотелось
сказать...
Даже и после этого утверждения Клим не сразу узнал Томилина в пыльном сумраке лавки, набитой книгами. Сидя на низеньком, с подрезанными ножками стуле, философ протянул Самгину руку, другой рукой поднял с
пола шляпу и
сказал в глубину лавки кому-то невидимому...
А женщина, пожав руку его теплыми пальцами, другой рукой как будто сняла что-то с
полы его тужурки и, спрятав за спину,
сказала, широко улыбаясь...
— Самгин, земляк мой и друг детства! — вскричала она, вводя Клима в пустоватую комнату с крашеным и покосившимся к окнам
полом. Из дыма поднялся небольшой человек, торопливо схватил руку Самгина и, дергая ее в разные стороны, тихо, виновато
сказал...
Вошли двое: один широкоплечий, лохматый, с курчавой бородой и застывшей в ней неопределенной улыбкой, не то пьяной, не то насмешливой. У печки остановился, греясь, кто-то высокий, с черными усами и острой бородой. Бесшумно явилась молодая женщина в платочке, надвинутом до бровей. Потом один за другим пришло еще человека четыре, они столпились у печи, не подходя к столу, в сумраке трудно было различить их. Все молчали, постукивая и шаркая ногами по кирпичному
полу, только улыбающийся человек
сказал кому-то...
Самгин не выспался, идти на улицу ему не хотелось, он и на крышу полез неохотно. Оттуда даже невооруженные глаза видели над
полем облако серовато-желтого тумана. Макаров, посмотрев в трубу и передавая ее Климу,
сказал, сонно щурясь...
— Передавили друг друга. Страшная штука. Вы — видели? Черт… Расползаются с
поля люди и оставляют за собой трупы. Заметили вы: пожарные едут с колоколами, едут и — звонят! Я говорю: «Подвязать надо, нехорошо!» Отвечает: «Нельзя». Идиоты с колокольчиками… Вообще, я
скажу…
Он встал на ноги, посмотрел неуверенно в
пол, снова изогнул рот серпом. Макаров подвел его к столу, усадил, а Лютов
сказал, налив полстакана вина...
— Не могу, —
сказала она, покачиваясь, как будто выбирая место, куда упасть. Рукава ее блузы закатаны до локтей, с мокрой юбки на
пол шлепались капли воды.
— Да, — тут многое от церкви, по вопросу об отношении
полов все вообще мужчины мыслят более или менее церковно. Автор — умный враг и — прав, когда он говорит о «не тяжелом, но губительном господстве женщины». Я думаю, у нас он первый так решительно и верно указал, что женщина бессознательно чувствует свое господство, свое центральное место в мире. Но
сказать, что именно она является первопричиной и возбудителем культуры, он, конечно, не мог.
— Алексей Семенов Гогин, —
сказал он, счастливо улыбаясь, улыбалась и Анфимьевна, следуя за ним, он сел к столу, бросил на диван шляпу; перчатки, вылетев из шляпы, упали на
пол.
За три недели, одиноко прожитых им в квартире Варвары, он убедился, что Любаша играет роль более значительную, чем он приписывал ей. Приходила нарядная дама под вуалью, с кружевным зонтиком в руках, она очень расстроилась и, кажется, даже испугалась, узнав, что Сомова арестована. Ковыряя зонтиком
пол, она нервно
сказала...
— Этих бесноватых следовало бы
полить водою из пожарного брандспойта, — довольно громко
сказал он; Варвара, стоя, бормотала...
— Хлеба здесь рыжик одолевает, дави его леший, —
сказал возница, махнув кнутом в
поле. — Это — вредная растения такая, рыжик, желтеньки светочки, — объяснил он, взглянув на седока через плечо.
— Я — не понимаю: к чему этот парад? Ей-богу, право, не знаю — зачем? Если б, например, войска с музыкой… и чтобы духовенство участвовало, хоругви, иконы и — вообще — всенародно, ну, тогда — пожалуйста! А так, знаете, что же получается? Раздробление как будто. Сегодня — фабричные, завтра — приказчики пойдут или,
скажем, трубочисты, или еще кто, а — зачем, собственно? Ведь вот какой вопрос поднимается! Ведь не на Ходынское
поле гулять пошли, вот что-с…
— Работа на реакцию, —
сказал Клим, бросив газету на
пол. — Потом какой-нибудь Лев Тихомиров снова раскается,
скажет, что террор был глупостью и России ничего не нужно, кроме царя.
В саду старик в глухом клетчатом жилете
полол траву на грядках. Лицо и шея у него были фиолетовые, цвета гниющего мяса. Поймав взгляд Самгина, Никонова торопливо
сказала...
— Только? — спросил он, приняв из рук Самгина письмо и маленький пакет книг; взвесил пакет на ладони, положил его на
пол, ногою задвинул под диван и стал читать письмо, держа его близко пред лицом у правого глаза, а прочитав,
сказал...
— Денег нет, —
сказал Дмитрий, ставя стакан зачем-то на
пол.
Сопровождавший Гапона небольшой, неразличимый человечек поднял с
пола пальто, положил его на стул, сел на пальто и успокоительно
сказал...
— Безумие, —
сказала Варвара, швырнув газету на
пол, и ушла, протестующе топая голыми пятками. Самгин поднял газету и прочитал в ней о съезде земцев, тоже решивших организоваться в партию.
Алина пошла переодеваться,
сказав, что сейчас пришлет «отрезвляющую штучку», явилась высокая горничная в накрахмаленном чепце и переднике, принесла Самгину большой бокал какого-то шипящего напитка, он выпил и почувствовал себя совсем хорошо, когда возвратилась Алина в белом платье, подпоясанном голубым шарфом с концами до
пола.
Дверь широко открылась, вошла Алина. Самгин бросил окурок папиросы на
пол и облегченно вздохнул, а Макаров
сказал...
Она задохнулась, замолчала, двигая стул, постукивая ножками его по
полу, глаза ее фосфорически блестели, раза два она открывала рот, но, видимо, не в силах
сказать слова, дергала головою, закидывая ее так высоко, точно невидимая рука наносила удары в подбородок ей. Потом, оправясь, она продолжала осипшим голосом, со свистом, точно сквозь зубы...
Швырнув далеко от себя окурок папиросы, проследив, как сквозь темноту пролетел красный огонек и, ударясь о
пол, рассыпался искрами, Самгин
сказал...
— Бердников, Захарий Петров, —
сказал он высоким, почти женским голосом. Пухлая, очень теплая рука, сильно сжав руку Самгина, дернула ее книзу, затем Бердников, приподняв
полы сюртука, основательно уселся в кресло, вынул платок и крепко вытер большое, рыхлое лицо свое как бы нарочно для того, чтоб оно стало виднее.
«Да, познание автоматично и почти бессмысленно, как инстинкт
пола», — строго
сказал Самгин себе и снова вспомнил Марину; улыбаясь, она говорила...
Тося, бесцеремонно вытирая платком оцелованное лицо, спустила черные ноги на
пол и исчезла,
сказав: — Знакомьтесь: Самгин — Плотникова, Марфа Николаевна. Пойду оденусь.
— Садитесь, — неохотно
сказал им Денисов, они покорно сели, а Ловцов выступил шага на два вперед, пошаркал ногами по
полу, как бы испытывая его прочность, и продолжал...
Глядя в
пол, Дронов
сказал...