Неточные совпадения
— А недавно, перед тем, как взойти луне, по небу летала большущая черная птица, подлетит ко звезде и склюнет ее, подлетит к
другой и ее склюет. Я не спал, на подоконнике
сидел, потом страшно стало, лег на постелю, окутался
с головой, и так, знаешь, было жалко звезд, вот, думаю, завтра уж небо-то пустое будет…
Другой доктор, старик Вильямсон,
сидел у стола, щурясь на огонь свечи, и осторожно писал что-то, Вера Петровна размешивала в стакане мутную воду, бегала горничная
с куском льда на тарелке и молотком в руке.
Даже и после этого утверждения Клим не сразу узнал Томилина в пыльном сумраке лавки, набитой книгами.
Сидя на низеньком,
с подрезанными ножками стуле, философ протянул Самгину руку,
другой рукой поднял
с пола шляпу и сказал в глубину лавки кому-то невидимому...
Кричали ура четверым монголам, одетым в парчу, идольски неподвижным;
сидя в ландо, они косенькими глазками смотрели
друг на
друга; один из них,
с вывороченными ноздрями,
с незакрытым ртом, белозубый, улыбался мертвой улыбкой, желтое лицо его казалось медным.
С этим чувством независимости и устойчивости на
другой день вечером он
сидел в комнате Лидии, рассказывая ей тоном легкой иронии обо всем, что видел ночью.
В
другой раз он попал на дело, удивившее его своей анекдотической дикостью. На скамье подсудимых
сидели четверо мужиков среднего возраста и носатая старуха
с маленькими глазами, провалившимися глубоко в тряпичное лицо. Люди эти обвинялись в убийстве женщины, признанной ими ведьмой.
За
другим столом лениво кушала женщина
с раскаленным лицом и зелеными камнями в ушах, против нее
сидел человек, похожий на министра Витте, и старательно расковыривал ножом череп поросенка.
В столовой, у стола,
сидел другой офицер, небольшого роста,
с темным лицом, остроносый, лысоватый, в седой щетине на черепе и верхней губе, человек очень пехотного вида; мундир его вздулся на спине горбом, воротник наехал на затылок. Он перелистывал тетрадки и, когда вошел Клим, спросил, взглянув на него плоскими глазами...
Варвара ставила термометр Любаше, Кумов встал и ушел, ступая на пальцы ног, покачиваясь, балансируя руками.
Сидя с чашкой чая в руке на ручке кресла, а
другой рукой опираясь о плечо Любаши, Татьяна начала рассказывать невозмутимо и подробно, без обычных попыток острить.
Пред ним встала картина, напомнившая заседание масонов в скучном романе Писемского: посреди большой комнаты, вокруг овального стола под опаловым шаром лампы
сидело человек восемь; в конце стола — патрон, рядом
с ним — белогрудый, накрахмаленный Прейс, а по
другую сторону — Кутузов в тужурке инженера путей сообщения.
На берегу тихой Поруссы
сидел широкобородый запасной в солдатской фуражке, голубоглазый красавец; одной рукой он обнимал большую, простоволосую бабу
с румяным лицом и безумно вытаращенными глазами, в
другой держал пестрый ее платок, бутылку водки и — такой мощный, рослый — говорил женским голосом, пронзительно...
Так неподвижно лег длинный человек в поддевке, очень похожий на Дьякона, — лег, и откуда-то из-под воротника поддевки обильно полилась кровь, рисуя сбоку головы его красное пятно, — Самгин видел прозрачный парок над этим пятном; к забору подползал, волоча ногу,
другой человек,
с зеленым шарфом на шее; маленькая женщина
сидела на земле, стаскивая
с ноги своей черный ботик, и вдруг, точно ее ударили по затылку, ткнулась головой в колени свои, развела руками, свалилась набок.
Потом Самгин ехал на извозчике в тюрьму; рядом
с ним
сидел жандарм, а на козлах, лицом к нему,
другой — широконосый,
с маленькими глазками и усами в стрелку. Ехали по тихим улицам, прохожие встречались редко, и Самгин подумал, что они очень неумело показывают жандармам, будто их не интересует человек, которого везут в тюрьму. Он был засорен словами полковника, чувствовал себя уставшим от удивления и механически думал...
На улице Самгин почувствовал себя пьяным. Дома прыгали, точно клавиши рояля; огни, сверкая слишком остро, как будто бежали
друг за
другом или пытались обогнать черненькие фигурки людей, шагавших во все стороны. В санях, рядом
с ним,
сидела Алина, теплая, точно кошка. Лютов куда-то исчез. Алина молчала, закрыв лицо муфтой.
Лампа, плохо освещая просторную кухню, искажала формы вещей: медная посуда на полках приобрела сходство
с оружием, а белая масса плиты — точно намогильный памятник. В мутном пузыре света старики
сидели так, что их разделял только угол стола. Ногти у медника были зеленоватые, да и весь он казался насквозь пропитанным окисью меди. Повар, в пальто, застегнутом до подбородка,
сидел не по-стариковски прямо и гордо; напялив шапку на колено, он прижимал ее рукой, а
другою дергал свои реденькие усы.
В отделение, где
сидел Самгин, тяжело втиснулся большой человек
с тяжелым, черным чемоданом в одной руке, связкой книг в
другой и двумя связками на груди, в ремнях, перекинутых за шею. Покрякивая, он взвалил чемодан на сетку, положил туда же и две связки, а третья рассыпалась, и две книги в переплетах упали на колени маленького заики.
— Языческая простота! Я
сижу в ресторане,
с газетой в руках, против меня за
другим столом — очень миленькая девушка. Вдруг она говорит мне: «Вы, кажется, не столько читаете, как любуетесь моими панталонами», — она
сидела, положив ногу на ногу…
— Пусти, дурак, — тоже негромко пробормотала Дуняша, толкнула его плечом. — Ничего не понимают, — прибавила она, протаскивая Самгина в дверь. В комнате у окна стоял человек в белом
с сигарой в зубах,
другой, в черном,
с галунами,
сидел верхом на стуле, он строго спросил...
Сидели в большой полутемной комнате, против ее трех окон возвышалась серая стена, тоже изрезанная окнами. По грязным стеклам, по балконам и железной лестнице, которая изломанной линией поднималась на крышу, ясно было, что это окна кухонь. В одном углу комнаты рояль, над ним черная картина
с двумя желтыми пятнами, одно изображало щеку и солидный, толстый нос,
другое — открытую ладонь.
Другой угол занят был тяжелым, черным буфетом
с инкрустацией перламутром, буфет похож на соединение пяти гробов.
Самгину все анекдоты казались одинаково глупыми. Он видел, что сегодня ему не удастся побеседовать
с Таисьей, и хотел уйти, но его заинтересовала речь Розы Грейман. Роза только что пришла и, должно быть, тоже принесла какую-то новость, встреченную недоверчиво.
Сидя на стуле боком к его спинке, держась за нее одной рукой, а пальцем
другой грозя Хотяинцеву и Говоркову, она говорила...
Соседями аккомпаниатора
сидели с левой руки — «последний классик» и комическая актриса, по правую — огромный толстый поэт. Самгин вспомнил, что этот тяжелый парень еще до 905 года одобрил в сонете известный, но никем до него не одобряемый, поступок Иуды из Кариота. Память механически подсказала Иудино дело Азефа и
другие акты политического предательства. И так же механически подумалось, что в XX веке Иуда весьма часто является героем поэзии и прозы, — героем, которого объясняют и оправдывают.
В углу комнаты — за столом —
сидят двое: известный профессор
с фамилией, похожей на греческую, — лекции его Самгин слушал, но трудную фамилию вспомнить не мог; рядом
с ним длинный, сухолицый человек
с баками, похожий на англичанина, из тех, какими изображают англичан карикатуристы. Держась одной рукой за стол, а
другой за пуговицу пиджака, стоит небольшой растрепанный человечек и, покашливая, жидким голосом говорит...
— Судостроитель, мокшаны строю, тихвинки и вообще всякую мелкую посуду речную. Очень прошу прощения: жена поехала к родителям, как раз в Песочное, куда и нам завтра ехать. Она у меня — вторая, только весной женился.
С матерью поехала
с моей, со свекровью, значит. Один сын — на войну взят писарем,
другой — тут помогает мне. Зять, учитель бывший,
сидел в винопольке — его тоже на войну, ну и дочь
с ним, сестрой, в Кресте Красном. Закрыли винопольку. А говорят — от нее казна полтора миллиарда дохода имела?
Через несколько минут Самгин оказался в комнате, где собралось несколько десятков людей, человек тридцать
сидели на стульях и скамьях, на подоконниках трех окон, остальные стояли плечо в плечо
друг другу настолько тесно, что Фроленков
с трудом протискался вперед, нашептывая строго, как человек власть имущий...
«Предусмотрительно», — подумал Самгин, осматриваясь в светлой комнате,
с двумя окнами на двор и на улицу,
с огромным фикусом в углу,
с картиной Якобия, премией «Нивы», изображавшей царицу Екатерину Вторую и шведского принца. Картина висела над широким зеленым диваном, на окнах — клетки
с птицами, в одной хлопотал важный красногрудый снегирь, в
другой грустно
сидела на жердочке аккуратненькая серая птичка.
Убедило его в этом напряженное внимание Фроленкова и Денисова, кумовья
сидели не шевелясь, застыв в неподвижности до того, что Фроленков, держа в одной руке чайную ложку
с медом, а
другой придерживая стакан, не решался отправить ложку в рот, мед таял и капал на скатерть, а когда безмолвная супруга что-то прошептала ему, он, в ответ ей, сердито оскалил зубы.
У окна
сидел и курил человек в поддевке, шелковой шапочке на голове, седая борода его дымилась, выпуклыми глазами он смотрел на человека против него, у этого человека лицо напоминает благородную морду датского дога — нижняя часть слишком высунулась вперед, а лоб опрокинут к затылку, рядом
с ним дремали еще двое, один безмолвно,
другой — чмокая
с сожалением и сердито.
Остались
сидеть только шахматисты, все остальное офицерство, человек шесть, постепенно подходило к столу, становясь по
другую сторону его против Тагильского, рядом
с толстяком. Самгин заметил, что все они смотрят на Тагильского хмуро, сердито, лишь один равнодушно ковыряет зубочисткой в зубах. Рыжий офицер стоял рядом
с Тагильским, на полкорпуса возвышаясь над ним… Он что-то сказал — Тагильский ответил громко...
Самгин наблюдал. Министр оказался легким, как пустой, он сам, быстро схватив протянутую ему руку студента, соскочил на землю, так же быстро вбежал по ступенькам, скрылся за колонной,
с генералом возились долго, он — круглый, как бочка, — громко кряхтел,
сидя на краю автомобиля, осторожно спускал ногу
с красным лампасом, вздергивал ее, спускал
другую, и наконец рабочий крикнул ему...