Неточные совпадения
Мария Романовна тоже как-то вдруг поседела, отощала и согнулась; голос у нее осел, звучал глухо, разбито и уже не так властно, как раньше. Всегда одетая в черное, ее
фигура вызывала уныние; в солнечные дни, когда она шла по двору или гуляла в саду с книгой в
руках, тень ее казалась тяжелей и гуще, чем тени всех других людей, тень влеклась за нею, как продолжение ее юбки, и обесцвечивала цветы, травы.
На Сенатской площади такие же опаловые пузыри освещали темную, масляно блестевшую
фигуру буйного царя, бронзовой
рукою царь указывал путь на Запад, за широкую реку; над рекою туман был еще более густ и холодней. Клим почувствовал себя обязанным вспомнить стихи из «Медного всадника», но вспомнил из «Полтавы...
Клима изумила торопливая небрежность, с которой Лютов поцеловал
руку матери и завертел шеей, обнимая ее
фигуру вывихнутыми глазами.
Макаров стоял, сдвинув ноги, и это очень подчеркивало клинообразность его
фигуры. Он встряхивал головою, двуцветные волосы падали на лоб и щеки ему, резким жестом
руки он отбрасывал их, лицо его стало еще красивее и как-то острей.
Остаток дня Клим прожил в состоянии отчуждения от действительности, память настойчиво подсказывала древние слова и стихи, пред глазами качалась кукольная
фигура, плавала мягкая, ватная
рука, играли морщины на добром и умном лице, улыбались большие, очень ясные глаза.
Клим, не ответив, улыбнулся; его вдруг рассмешила нелепо изогнутая
фигура тощего человека в желтой чесунче, с желтой шляпой в
руке, с растрепанными волосами пенькового цвета; красные пятна на скулах его напоминали о щеках клоуна.
Но из двери ресторана выскочил на террасу огромной черной птицей Иноков в своей разлетайке, в одной
руке он держал шляпу, а другую вытянул вперед так, как будто в ней была шпага. О шпаге Самгин подумал потому, что и неожиданным появлением своим и всею
фигурой Иноков напомнил ему мелодраматического героя дон-Цезаря де-Базан.
Стратонов встал, плотно, насколько мог, сдвинул кривые ноги, закинул
руки за спину, выгнул грудь, — все это сделало его
фигуру еще более внушительной.
— Здравствуй, — сказала она тихо и безрадостно, в темных глазах ее Клим заметил только усталость. Целуя
руку ее, он пытливо взглянул на живот, но
фигура Лидии была девически тонка и стройна. В сани извозчика она села с Алиной, Самгин, несколько обиженный встречей и растерявшийся, поехал отдельно, нагруженный картонками, озабоченный тем, чтоб не растерять их.
— Ваша фамилия? — спросил его жандармский офицер и, отступив от кровати на шаг, встал рядом с человеком в судейском мундире; сбоку от них стоял молодой солдат, подняв
руку со свечой без подсвечника, освещая лицо Клима; дверь в столовую закрывала
фигура другого жандарма.
Когда она поднимала
руки, широкие рукава взмахивались, точно крылья, и получалось странное, жуткое противоречие между ее белой крылатой
фигурой, наглой, вызывающей улыбкой прекрасного лица, мягким блеском ласковых глаз и бесстыдством слов, которые наивно выговаривала она.
Руки у него были не по
фигуре длинные, а кисти их некрасиво плоски.
А рабочие шли все так же густо, нестройно и не спеша; было много сутулых, многие держали
руки в карманах и за спиною. Это вызвало в памяти Самгина снимок с чьей-то картины, напечатанный в «Ниве»: чудовищная
фигура Молоха, и к ней, сквозь толпу карфагенян, идет, согнувшись, вереница людей, нанизанных на цепь, обреченных в жертву страшному богу.
Самгин пошел мыться. Но, проходя мимо комнаты, где работал Кумов, — комната была рядом с ванной, — он, повинуясь толчку изнутри, тихо приотворил дверь. Кумов стоял спиной к двери, опустив
руки вдоль тела, склонив голову к плечу и напоминая
фигуру повешенного. На скрип двери он обернулся, улыбаясь, как всегда, глуповатой и покорной улыбкой, расширившей стиснутое лицо его.
Встречные люди оглядывались на длинную, безрукую
фигуру;
руки Дьякон плотно прижал к бокам и глубоко сунул их в карманы.
Туробоев не ответил. Он шагал стремительно, наклонясь вперед, сунув
руки в карманы и оставляя за собой в воздухе голубые волокна дыма папиросы. Поднятый воротник легкого пальто, клетчатое кашне и что-то в его
фигуре делали его похожим на парижского апаша, из тех, какие танцуют на эстрадах ресторанов.
И покосился на Туробоева; тот шел все так же старчески сутулясь, держа
руки в карманах, спрятав подбородок в кашне. Очень неуместная
фигура среди солидных, крепких людей. Должно быть, он понимает это, его густые, как бы вышитые гладью брови нахмурены, слились в одну черту, лицо — печально. Но и упрямо.
Не торопясь отступала плотная масса рабочих, люди пятились, шли как-то боком, грозили солдатам кулаками, в
руках некоторых все еще трепетали белые платки; тело толпы распадалось, отдельные
фигуры, отскакивая с боков ее, бежали прочь, падали на землю и корчились, ползли, а многие ложились на снег в позах безнадежно неподвижных.
Морозов быстро посторонился. Тогда в прихожую нырком, наклоня голову, вскочил небольшой человечек, в пальто, слишком широком и длинном для его
фигуры, в шапке, слишком большой для головы; извилистым движением всего тела и размахнув
руками назад, он сбросил пальто на пол, стряхнул шапку туда же и сорванным голосом спросил...
Самгин пытался подавить страх, вспоминая
фигуру Морозова с револьвером в
руках, —
фигуру, которая была бы комической, если б этому не мешало открытое пренебрежение Морозова к Гапону.
Самгин подвинулся к решетке сада как раз в тот момент, когда солнце, выскользнув из облаков, осветило на паперти собора фиолетовую
фигуру протоиерея Славороссова и золотой крест на его широкой груди. Славороссов стоял, подняв левую
руку в небо и простирая правую над толпой благословляющим жестом. Вокруг и ниже его копошились люди, размахивая трехцветными флагами, поблескивая окладами икон, обнажив лохматые и лысые головы. На минуту стало тихо, и зычный голос сказал, как в рупор...
Когда Самгин, все более застывая в жутком холоде, подумал это — память тотчас воскресила вереницу забытых
фигур: печника в деревне, грузчика Сибирской пристани, казака, который сидел у моря, как за столом, и чудовищную
фигуру кочегара у Троицкого моста в Петербурге. Самгин сел и, схватясь
руками за голову, закрыл уши. Он видел, что Алина сверкающей
рукой гладит его плечо, но не чувствовал ее прикосновения. В уши его все-таки вторгался шум и рев. Пронзительно кричал Лютов, топая ногами...
Когда кончили петь, он сказал это вслух, но никто не обратил должного внимания на его слова; Макаров молча и меланхолически посмотрел на него, Лютов, закрывая своею изогнутой спиной
фигуру Дуняши, чмокал ее
руки и что-то бормотал, Алина, гладя ее рыжие волосы, вздыхала...
В комнате Алексея сидело и стояло человек двадцать, и первое, что услышал Самгин, был голос Кутузова, глухой, осипший голос, но — его. Из-за спин и голов людей Клим не видел его, но четко представил тяжеловатую
фигуру, широкое упрямое лицо с насмешливыми глазами, толстый локоть левой
руки, лежащей на столе, и уверенно командующие жесты правой.
Налево, за открытыми дверями, солидные люди играли в карты на трех столах. Может быть, они говорили между собою, но шум заглушал их голоса, а движения
рук были так однообразны, как будто все двенадцать
фигур были автоматами.
Всем существом своим он изображал радость, широко улыбался, показывая чиненные золотом зубы, быстро катал шарики глаз своих по лицу и
фигуре Самгина, сучил ногами, точно муха, и потирал
руки так крепко, что скрипела кожа. Стертое лицо его напоминало Климу людей сновидения, у которых вместо лица — ладони.
Безбедов торчал на крыше, держась одной
рукой за трубу, балансируя помелом в другой; нелепая
фигура его в неподпоясанной блузе и широких штанах была похожа на бутылку, заткнутую круглой пробкой в форме головы.
Марина не ответила. Он взглянул на нее, — она сидела, закинув
руки за шею; солнце, освещая голову ее, золотило нити волос, розовое ухо, румяную щеку; глаза Марины прикрыты ресницами, губы плотно сжаты. Самгин невольно загляделся на ее лицо,
фигуру. И еще раз подумал с недоумением, почти со злобой: «Чем же все-таки она живет?»
За иконой медленно двигались тяжеловесные, золотые и безногие
фигуры попов, впереди их — седобородый, большой архиерей, на голове его — золотой пузырь, богато украшенный острыми лучиками самоцветных камней, в
руке — длинный посох, тоже золотой.
Марина вышла не очень эффектно: сначала на стене, за стулом, мелькнула ее
рука, отбрасывая черный занавес, потом явилась вся
фигура, но — боком; прическа ее зацепилась за что-то, и она так резко дернула
рукою материю, что сорвала ее, открыв угол двери. Затем, шагнув вперед, она поклонилась, сказав...
Люди судорожно извивались, точно стремясь разорвать цепь своих
рук; казалось, что с каждой секундой они кружатся все быстрее и нет предела этой быстроте; они снова исступленно кричали, создавая облачный вихрь, он расширялся и суживался, делая сумрак светлее и темней; отдельные
фигуры, взвизгивая и рыча, запрокидывались назад, как бы стремясь упасть на пол вверх лицом, но вихревое вращение круга дергало, выпрямляло их, — тогда они снова включались в серое тело, и казалось, что оно, как смерч, вздымается вверх выше и выше.
— Продолжай, — предложила Марина. Она была уже одета к выходу — в шляпке, в перчатке по локоть на левой
руке, а в правой кожаный портфель, свернутый в трубку; стоя пред нею, Попов лепил пальцами в воздухе различные
фигуры, точно беседуя с глухонемой.
Она вдруг замолчала. Самгин привстал, взглянул на нее и тотчас испуганно выпрямился, —
фигура женщины потеряла естественные очертания, расплылась в кресле, голова бессильно опустилась на грудь, был виден полузакрытый глаз, странно потемневшая щека, одна
рука лежала на коленях, другая свесилась через ручку кресла.
Впереди толпы шагали, подняв в небо счастливо сияющие лица, знакомые
фигуры депутатов Думы, люди в мундирах, расшитых золотом, красноногие генералы, длинноволосые попы, студенты в белых кителях с золочеными пуговицами, студенты в мундирах, нарядные женщины, подпрыгивали, точно резиновые, какие-то толстяки и, рядом с ними, бедно одетые, качались старые люди с палочками в
руках, женщины в пестрых платочках, многие из них крестились и большинство шагало открыв рты, глядя куда-то через головы передних, наполняя воздух воплями и воем.
Самгин сквозь очки исподлобья посмотрел в угол, там, среди лавров и пальм, возвышалась, как бы возносясь к потолку, незабвенная, шарообразная
фигура, сиял красноватый пузырь лица, поблескивали остренькие глазки, в правой
руке Бердников ‹держал› бокал вина, ладонью левой он шлепал в свою грудь, — удары звучали мягко, точно по тесту.
Явилась кругленькая хозяйка с подносом в
руках и сказала сухим, свистящим сквозь зубы голосом, совершенно не совпадающим с ее
фигурой, пышной, как оладья...
Дмитрий явился в десятом часу утра, Клим Иванович еще не успел одеться. Одеваясь, он посмотрел в щель неприкрытой двери на
фигуру брата. Держа
руки за спиной, Дмитрий стоял пред книжным шкафом, на сутулых плечах висел длинный, до колен, синий пиджак, черные брюки заправлены за сапоги.