Неточные совпадения
Иван поднял
руку медленно, как будто фуражка была чугунной; в нее насыпался
снег, он так, со
снегом, и надел ее на голову, но через минуту снова снял, встряхнул и пошел, отрывисто говоря...
Подняв воротник пальто, сунув
руки в карманы, Клим шагал по беззвучному
снегу не спеша, взвешивая впечатления вечера.
Вечером Клим плутал по переулкам около Сухаревой башни. Щедро светила луна, мороз окреп; быстро мелькали темные люди, согнувшись, сунув
руки в рукава и в карманы; по сугробам
снега прыгали их уродливые тени. Воздух хрустально дрожал от звона бесчисленных колоколов, благовестили ко всенощной.
Блестела золотая парча, как ржаное поле в июльский вечер на закате солнца; полосы глазета напоминали о голубоватом
снеге лунных ночей зимы, разноцветные материи — осеннюю расцветку лесов; поэтические сравнения эти явились у Клима после того, как он побывал в отделе живописи, где «объясняющий господин», лобастый, длинноволосый и тощий, с развинченным телом, восторженно рассказывая публике о пейзаже Нестерова, Левитана, назвал Русь парчовой, ситцевой и наконец — «чудесно вышитой по бархату земному шелками разноцветными
рукою величайшего из художников — божьей
рукой».
Люди слушали Маракуева подаваясь, подтягиваясь к нему; белобрысый юноша сидел открыв рот, и в светлых глазах его изумление сменялось страхом. Павел Одинцов смешно сползал со стула, наклоняя тело, но подняв голову, и каким-то пьяным или сонным взглядом прикованно следил за игрою лица оратора. Фомин, зажав
руки в коленях, смотрел под ноги себе, в лужу растаявшего
снега.
Он взмахнул
рукою и точно выхватил из тучи
снега лошадь, запряженную в маленькие санки, толкнул Самгина, шепнув ему...
Самгин глубоко вдыхал сыроватый и даже как будто теплый воздух, прислушиваясь к шороху
снега, различая в нем десятки и сотни разноголосых, разноречивых слов. Сзади зашумело; это Лютов, вставая, задел
рукою тарелку с яблоками, и два или три из них шлепнулись на пол.
На улице снова охватил ветер, теперь уже со
снегом, мягким, как пух, и влажным. Туробоев, скорчившись, спрятав
руки в карманы, спросил...
Кочегар остановился, но расстояние между ним и рабочими увеличивалось, он стоял в позе кулачного бойца, ожидающего противника, левую
руку прижимая ко груди, правую, с шапкой, вытянув вперед. Но
рука упала, он покачнулся, шагнул вперед и тоже упал грудью на
снег, упал не сгибаясь, как доска, и тут, приподняв голову, ударяя шапкой по
снегу, нечеловечески сильно заревел, посунулся вперед, вытянул ноги и зарыл лицо в
снег.
Не торопясь отступала плотная масса рабочих, люди пятились, шли как-то боком, грозили солдатам кулаками, в
руках некоторых все еще трепетали белые платки; тело толпы распадалось, отдельные фигуры, отскакивая с боков ее, бежали прочь, падали на землю и корчились, ползли, а многие ложились на
снег в позах безнадежно неподвижных.
По площади ползали окровавленные люди, другие молча подбирали их, несли куда-то; валялось много шапок, галош; большая серая шаль лежала комом, точно в ней был завернут ребенок, а около ее, на
снеге — темная кисть
руки вверх ладонью.
Впереди его двое молодых ребят вели под
руки третьего, в котиковой шапке, сдвинутой на затылок, с комьями красного
снега на спине.
В десятке шагов от решетки на булыжнике валялась желтенькая дамская перчатка, пальцы ее были сложены двухперстным крестом; это воскресило в памяти Самгина отрубленную кисть
руки на
снегу.
Молодая женщина в пенсне перевязывала ему платком ладонь левой
руки, правою он растирал опухоль на лбу, его окружало человек шесть таких же измятых, вывалянных в
снегу.
Она была в шубке, от нее несло холодом и духами, капельки талого
снега блестели на шубе; хватая себя
рукою за горло, она кричала...
С Поварской вышел высокий солдат, держа в обеих
руках винтовку, а за ним, разбросанно, шагах в десяти друг от друга, двигались не торопясь маленькие солдатики и человек десять штатских с ружьями; в центре отряда ехала пушечка — толщиной с водосточную трубу; хобот ее, немножко наклонясь, как будто нюхал булыжник площади, пересыпанный
снегом, точно куриные яйца мякиной.
Заходило солнце,
снег на памятнике царя сверкал рубинами, быстро шли гимназистки и гимназисты с коньками в
руках; проехали сани, запряженные парой серых лошадей; лошади были покрыты голубой сеткой, в санях сидел большой военный человек, два полицейских скакали за ним, черные кони блестели, точно начищенные ваксой.
На лестнице Марина выпустила
руку Самгина, — он тотчас же сошел вниз в гардеробную, оделся и пошел домой. Густо падали хлопья
снега, тихонько шуршал ветер, уплотняя тишину.
Второй полицейский, лысый, без шапки, сидел на
снегу; на ногах у него лежала боковина саней, он размахивал
рукой без перчатки и кисти, — из
руки брызгала кровь, — другой
рукой закрывал лицо и кричал нечеловеческим голосом, похожим на блеяние овцы.
Он остановился на углу, оглядываясь: у столба для афиш лежала лошадь с оторванной ногой, стоял полицейский, стряхивая перчаткой
снег с шинели, другого вели под
руки, а посреди улицы — исковерканные сани, красно-серая куча тряпок, освещенная солнцем; лучи его все больше выжимали из нее крови, она как бы таяла...
Локомотив свистнул, споткнулся и, встряхнув вагоны, покачнув людей, зашипел, остановясь в густой туче
снега, а голос остроносого затрещал слышнее. Сняв шапку, человек этот прижал ее под мышкой, должно быть, для того, чтоб не махать левой
рукой, и, размахивая правой, сыпал слова, точно гвозди в деревянный ящик...
Идти было неудобно и тяжело,
снег набивался в галоши, лошади, покрытые черной попоной, шагали быстро, отравляя воздух паром дыхания и кисловатым запахом пота, хрустел
снег под колесами катафалка и под ногами четырех человек в цилиндрах, в каких-то мантиях с капюшонами, с горящими свечами в
руках.
Самгин не ответил. Озябшая лошадь мчалась встречу мороза так, что санки и все вокруг подпрыгивало, комья
снега летели из-под копыт, резкий холод бил и рвал лицо, и этот внешний холод, сливаясь с внутренним, обезволивал Самгина. А Дронов, просунув
руку свою под локоть его, бормотал...
Самгин стоял, защищая
рукой в перчатке лицо от
снега, ожидая какого-то молодого человека, ему казалось, что время ползет необыкновенно медленно и даже не ползет, а как бы кружится на одном месте.
— Локтев временно выехал. В сером доме — русские есть, — сообщил жандарм и, махнув
рукой на мешки, покрытые
снегом, спросил: — Это ваш печеный хлеб?
— Любопытно, — вполголоса произнес Дмитрий, сунув
руки в карманы пиджака и глядя поверх головы брата в окно, — за окном ветер, посвистывая, сорил
снегом.
Неточные совпадения
Место тяги было недалеко над речкой в мелком осиннике. Подъехав к лесу, Левин слез и провел Облонского на угол мшистой и топкой полянки, уже освободившейся от
снега. Сам он вернулся на другой край к двойняшке-березе и, прислонив ружье к развилине сухого нижнего сучка, снял кафтан, перепоясался и попробовал свободы движений
рук.
Татьяна в лес; медведь за нею; //
Снег рыхлый по колено ей; // То длинный сук ее за шею // Зацепит вдруг, то из ушей // Златые серьги вырвет силой; // То в хрупком
снеге с ножки милой // Увязнет мокрый башмачок; // То выронит она платок; // Поднять ей некогда; боится, // Медведя слышит за собой, // И даже трепетной
рукой // Одежды край поднять стыдится; // Она бежит, он всё вослед, // И сил уже бежать ей нет.
Бесенок так и подмывает его: он крепится, крепится, наконец не вытерпит, и вдруг, без картуза, зимой, прыг с крыльца на двор, оттуда за ворота, захватил в обе
руки по кому
снега и мчится к куче мальчишек.
—
Снег,
снег,
снег! — твердил он бессмысленно, глядя на
снег, густым слоем покрывший забор, плетень и гряды на огороде. — Все засыпал! — шепнул потом отчаянно, лег в постель и заснул свинцовым, безотрадным сном. Уж было за полдень, когда его разбудил скрип двери с хозяйской половины; из двери просунулась обнаженная
рука с тарелкой; на тарелке дымился пирог.
«Что ж гетман? — юноши твердили, — // Он изнемог; он слишком стар; // Труды и годы угасили // В нем прежний, деятельный жар. // Зачем дрожащею
рукою // Еще он носит булаву? // Теперь бы грянуть нам войною // На ненавистную Москву! // Когда бы старый Дорошенко // Иль Самойлович молодой, // Иль наш Палей, иль Гордеенко // Владели силой войсковой, // Тогда б в
снегах чужбины дальной // Не погибали казаки, // И Малороссии печальной // Освобождались уж полки».