Неточные совпадения
«Мама, а я еще не
сплю», — но вдруг Томилин, запнувшись за что-то,
упал на колени, поднял
руки, потряс ими, как бы угрожая, зарычал и охватил ноги матери. Она покачнулась, оттолкнула мохнатую голову и быстро пошла прочь, разрывая шарф. Учитель, тяжело перевалясь с колен на корточки, встал, вцепился в свои жесткие волосы, приглаживая их, и шагнул вслед за мамой, размахивая
рукою. Тут Клим испуганно позвал...
Вдруг больная изогнулась дугою и, взмахнув
руками,
упала на пол, ударилась головою и поползла, двигая телом, точно ящерица, и победно вскрикивая...
Ново и неприятно было и то, что мать начала душиться слишком обильно и такими крепкими духами, что, когда Клим, уходя
спать, целовал ей
руку, духи эти щипали ноздри его, почти вызывая слезы, точно злой запах хрена.
Она стояла, прислонясь спиною к тонкому стволу березы, и толкала его плечом, с полуголых ветвей медленно
падали желтые листья, Лидия втаптывала их в землю, смахивая пальцами непривычные слезы со щек, и было что-то брезгливое в быстрых движениях ее загоревшей
руки. Лицо ее тоже загорело до цвета бронзы, тоненькую, стройную фигурку красиво облегало синее платье, обшитое красной тесьмой, в ней было что-то необычное, удивительное, как в девочках цирка.
Не более пяти-шести шагов отделяло Клима от края полыньи, он круто повернулся и
упал, сильно ударив локтем о лед. Лежа на животе, он смотрел, как вода, необыкновенного цвета, густая и, должно быть, очень тяжелая, похлопывала Бориса по плечам, по голове. Она отрывала
руки его ото льда, играючи переплескивалась через голову его, хлестала по лицу, по глазам, все лицо Бориса дико выло, казалось даже, что и глаза его кричат: «
Руку… дай
руку…»
Клим стал на ноги, хотел поднять Лиду, но его подшибли, он снова
упал на спину, ударился затылком, усатый солдат схватил его за
руку и повез по льду, крича...
Но Клим подметил, что письма Лидии
попадают в
руки Варавки, он читает их его матери и они оба смеются.
Но, подойдя к двери спальной, он отшатнулся: огонь ночной лампы освещал лицо матери и голую
руку,
рука обнимала волосатую шею Варавки, его растрепанная голова прижималась к плечу матери. Мать лежала вверх лицом, приоткрыв рот, и, должно быть, крепко
спала; Варавка влажно всхрапывал и почему-то казался меньше, чем он был днем. Во всем этом было нечто стыдное, смущающее, но и трогательное.
При свете стенной лампы, скудно освещавшей голову девушки, Клим видел, что подбородок ее дрожит,
руки судорожно кутают грудь платком и, наклоняясь вперед, она готова
упасть.
Но это не удалось ему, с утра он
попал в крепкие
руки Марины.
Она опустила
руки, волосы снова
упали на плечи, на щеки ее; лицо стало еще меньше.
Было около полуночи, когда Клим пришел домой. У двери в комнату брата стояли его ботинки, а сам Дмитрий, должно быть, уже
спал; он не откликнулся на стук в дверь, хотя в комнате его горел огонь, скважина замка пропускала в сумрак коридора желтенькую ленту света. Климу хотелось есть. Он осторожно заглянул в столовую, там шагали Марина и Кутузов, плечо в плечо друг с другом; Марина ходила, скрестив
руки на груди, опустя голову, Кутузов, размахивая папиросой у своего лица, говорил вполголоса...
Он играл ножом для разрезывания книг, капризно изогнутой пластинкой бронзы с позолоченной головою бородатого сатира на месте ручки. Нож выскользнул из
рук его и
упал к ногам девушки; наклонясь, чтоб поднять его, Клим неловко покачнулся вместе со стулом и, пытаясь удержаться, схватил
руку Нехаевой, девушка вырвала
руку, лишенный опоры Клим припал на колено. Он плохо помнил, как разыгралось все дальнейшее, помнил только горячие ладони на своих щеках, сухой и быстрый поцелуй в губы и торопливый шепот...
Черными
руками он закатал рукава по локти и, перекрестясь на церковь, поклонился колоколам не сгибаясь, а точно
падая грудью на землю, закинув длинные
руки свои назад, вытянув их для равновесия.
Макаров стоял, сдвинув ноги, и это очень подчеркивало клинообразность его фигуры. Он встряхивал головою, двуцветные волосы
падали на лоб и щеки ему, резким жестом
руки он отбрасывал их, лицо его стало еще красивее и как-то острей.
— Самгин? — вопросительно крикнул он, закрыв глаза, и распростер
руки; гитара,
упав на пол, загудела, форточка ответила ей визгом.
Она вырвалась; Клим, покачнувшись, сел к роялю, согнулся над клавиатурой, в нем ходили волны сотрясающей дрожи, он ждал, что
упадет в обморок. Лидия была где-то далеко сзади его, он слышал ее возмущенный голос, стук
руки по столу.
Бесконечную речь его пресек Диомидов, внезапно и бесшумно появившийся в дверях, он мял в
руках шапку, оглядываясь так, точно
попал в незнакомое место и не узнает людей. Маракуев очень, но явно фальшиво обрадовался, зашумел, а Дьякон, посмотрев на Диомидова через плечо, произнес, как бы ставя точку...
Диомидов, опираясь
руками в стол, тоже медленно и тяжело привстал, глаза его выкатились, лицо неестественно вытянулось,
опало.
Дома его ждал толстый конверт с надписью почерком Лидии; он лежал на столе, на самом видном месте. Самгин несколько секунд рассматривал его, не решаясь взять в
руки, стоя в двух шагах от стола. Потом, не сходя с места, протянул
руку, но покачнулся и едва не
упал, сильно ударив ладонью по конверту.
Он встал, наклонился, вытянул шею, волосы
упали на лоб, на щеки его; спрятав
руки за спину, он сказал, победоносно посмеиваясь...
— Что ты
спишь среди дня! — кричала она кольцовским стихом, дергая его за
руку.
Часа через полтора Самгин шагал по улице, следуя за одним из понятых, который покачивался впереди него, а сзади позванивал шпорами жандарм. Небо на востоке уже предрассветно зеленело, но город еще
спал, окутанный теплой, душноватой тьмою. Самгин немножко любовался своим спокойствием, хотя было обидно идти по пустым улицам за человеком, который, сунув
руки в карманы пальто, шагал бесшумно, как бы не касаясь земли ногами, точно он себя нес на
руках, охватив ими бедра свои.
Размышляя, Самгин любовался, как ловко рыжий мальчишка увертывается от горничной, бегавшей за ним с мокрой тряпкой в
руке; когда ей удалось загнать его в угол двора, он
упал под ноги ей, пробежал на четвереньках некоторое расстояние, высоко подпрыгнул от земли и выбежал на улицу, а в ворота, с улицы, вошел дворник Захар, похожий на Николая Угодника, и сказал...
А теперь он, видимо, потерял эту уверенность, неприятно торопится, беспорядочно хватает с тарелок все, что
попало под
руку, ест неряшливо.
— Вы сюда как
попали? — остановил его радостный и удивленный возглас; со скамьи, у ворот, вскочил Дунаев, схватил его
руку и до боли сильно встряхнул ее.
Алина выплыла на сцену маленького, пропыленного театра такой величественно и подавляюще красивой, что в темноте зала проплыл тихий гул удивления, все люди как-то покачнулись к сцене, и казалось, что на лысины мужчин, на оголенные
руки и плечи женщин
упала сероватая тень. И чем дальше, тем больше сгущалось впечатление, что зал, приподнимаясь, опрокидывается на сцену.
Пианист снова загремел, китаец, взмахнув
руками, точно
падая, схватил Варвару, жестяный рыцарь подал
руку толстой одалиске, но у него отстегнулся наколенник, и, пока он пристегивал его, одалиску увел полосатый клоун.
Лакей вдвинул в толпу стол, к нему — другой и, с ловкостью акробата подбросив к ним стулья, начал ставить на стол бутылки, стаканы; кто-то подбил ему
руку, и одна бутылка,
упав на стаканы, побила их.
Самгин взял лампу и, нахмурясь, отворил дверь, свет лампы
упал на зеркало, и в нем он увидел почти незнакомое, уродливо длинное, серое лицо, с двумя темными пятнами на месте глаз, открытый, беззвучно кричавший рот был третьим пятном. Сидела Варвара, подняв
руки, держась за спинку стула, вскинув голову, и было видно, что подбородок ее трясется.
Самгин ошеломленно опустил
руки, пальто
упало на пол, путаясь в нем ногами, он налил в стакан воды, подал ей порошок, наклонился над ее лицом.
Он вошел не сразу. Варвара успела лечь в постель, лежала она вверх лицом, щеки ее
опали, нос заострился; за несколько минут до этой она была согнутая, жалкая и маленькая, а теперь неестественно вытянулась, плоская, и лицо у нее пугающе строго. Самгин сел на стул у кровати и, гладя ее
руку от плеча к локтю, зашептал слова, которые казались ему чужими...
Варвара утомленно закрыла глаза, а когда она закрывала их, ее бескровное лицо становилось жутким. Самгин тихонько дотронулся до
руки Татьяны и, мигнув ей на дверь, встал. В столовой девушка начала расспрашивать, как это и откуда
упала Варвара, был ли доктор и что сказал. Вопросы ее следовали один за другим, и прежде, чем Самгин мог ответить, Варвара окрикнула его. Он вошел, затворив за собою дверь, тогда она, взяв
руку его, улыбаясь обескровленными губами, спросила тихонько...
Держа в
руках чашку чая, Варвара слушала ее почтительно и с тем напряжением, которое является на лице человека, когда он и хочет, но не может
попасть в тон собеседника.
Варвара сидела у борта, держась
руками за перила, упираясь на
руки подбородком, голова ее дрожала мелкой дрожью, непокрытые волосы шевелились. Клим стоял рядом с нею, вполголоса вспоминая стихи о море, говорить громко было неловко, хотя все пассажиры давно уже пошли
спать. Стихов он знал не много, они скоро иссякли, пришлось говорить прозой.
Приглаживая щеткой волосы, он протянул Самгину свободную
руку, потом, закручивая эспаньолку, спросил о здоровье и швырнул щетку на подзеркальник, свалив на пол медную пепельницу, щетка
упала к ногам толстого человека с желтым лицом, тот ожидающим взглядом посмотрел на Туробоева, но, ничего не дождавшись, проворчал...
Когда Клим, с ножом в
руке, подошел вплоть к ней, он увидал в сумраке, что широко открытые глаза ее налиты страхом и блестят фосфорически, точно глаза кошки. Он, тоже до испуга удивленный ею, бросил нож, обнял ее, увел в столовую, и там все объяснилось очень просто: Варвара плохо
спала, поздно встала, выкупавшись, прилегла на кушетке в ванной, задремала, и ей приснилось что-то страшное.
Через час он тихо вошел в спальню, надеясь, что жена уже
спит. Но Варвара, лежа в постели, курила, подложив одну
руку под голову.
Не торопясь отступала плотная масса рабочих, люди пятились, шли как-то боком, грозили солдатам кулаками, в
руках некоторых все еще трепетали белые платки; тело толпы распадалось, отдельные фигуры, отскакивая с боков ее, бежали прочь,
падали на землю и корчились, ползли, а многие ложились на снег в позах безнадежно неподвижных.
Но люди, стоявшие прямо против фронта, все-таки испугались, вся масса их опрокинулась глубоко назад, между ею и солдатами тотчас образовалось пространство шагов пять, гвардии унтер-офицер нерешительно поднял
руку к шапке и грузно повалился под ноги солдатам, рядом с ним
упало еще трое, из толпы тоже, один за другим, вываливались люди.
Он видел, что толпа, стискиваясь, выдавливает под ноги себе мужчин, женщин; они приседали,
падали, ползли, какой-то подросток быстро, с воем катился к фронту, упираясь в землю одной ногой и
руками; видел, как люди умирали, не веря, не понимая, что их убивают.
Рука его деревянно
упала, вытянулась вдоль тела, пальцы щупали и мяли полу пиджака, другая
рука мерно, как маятник, раскачивалась.
Вдруг, точно с потолка,
упал Иноков, развалился в кресле и, крепко потирая
руки, спросил...
Для того, чтоб
попасть домой, Самгин должен был пересечь улицу, по которой шли союзники, но, когда он хотел свернуть в другой переулок — встречу ему из-за угла вышел, широко шагая, Яков Злобин с фуражкой в
руке, с распухшим лицом и пьяными глазами; размахнув
руки, как бы желая обнять Самгина, он преградил ему путь, говоря негромко, удивленно...
— Все это — ненадолго, ненадолго, — сказал доктор, разгоняя дым
рукой. — Ну-ко, давай, поставим компресс. Боюсь, как левый глаз у него? Вы, Самгин, идите
спать, а часа через два-три смените ее…
Самгин, передвигаясь с людями, видел, что казаки разбиты на кучки, на единицы и не
нападают, а защищаются; уже несколько всадников сидело в седлах спокойно, держа поводья обеими
руками, а один, без фуражки, сморщив лицо, трясся, точно смеясь. Самгин двигался и кричал...
Несколько часов ходьбы по улицам дали себя знать, — Самгин уже
спал, когда Анфимьевна принесла стакан чаю. Его разбудила Варвара, дергая за
руку с такой силой, точно желала сбросить на пол.
«Тоже — «объясняющий господин», — подумал Клим, быстро подходя к двери своего дома и оглядываясь. Когда он в столовой зажег свечу, то увидал жену: она, одетая,
спала на кушетке в гостиной, оскалив зубы, держась одной
рукой за грудь, а другою за голову.
— Почему ты не ложишься
спать? — строго спросила Варвара, появляясь в дверях со свечой в
руке и глядя на него из-под ладони. — Иди, пожалуйста! Стыдно сознаться, но я боюсь! Этот мальчик… Сын доктора какого-то… Он так стонал…
За спиною Самгина, толкнув его вперед, хрипло рявкнула женщина, раздалось тихое ругательство, удар по мягкому, а Самгин очарованно смотрел, как передовой солдат и еще двое, приложив ружья к плечам, начали стрелять. Сначала
упал, высоко взмахнув ногою, человек, бежавший на Воздвиженку, за ним, подогнув колени, грузно свалился старик и пополз, шлепая палкой по камням, упираясь
рукой в мостовую; мохнатая шапка свалилась с него, и Самгин узнал: это — Дьякон.