Неточные совпадения
Клим приподнял голову ее, положил себе на грудь и крепко прижал
рукою. Ему не хотелось видеть ее глаза, было неловко, стесняло сознание вины пред этим странно горячим телом. Она лежала на
боку, маленькие, жидкие груди ее некрасиво свешивались обе в одну сторону.
Одетый в подобие кадетской курточки, сшитой из мешочного полотна, Иноков молча здоровался и садился почему-то всегда неуютно, выдвигая стул на средину комнаты. Сидел, слушая музыку, и строгим взглядом осматривал вещи, как бы считая их. Когда он поднимал
руку, чтоб поправить плохо причесанные волосы, Клим читал на
боку его курточки полусмытое синее клеймо: «Первый сорт. Паровая мельница Я. Башкирова».
Слушать его было трудно, голос гудел глухо, церковно, мял и растягивал слова, делая их невнятными. Лютов, прижав локти к
бокам, дирижировал обеими
руками, как бы укачивая ребенка, а иногда точно сбрасывая с них что-то.
Владимир Петрович Лютов был в состоянии тяжкого похмелья, шел он неестественно выпрямясь, как солдат, но покачивался, толкал встречных, нагловато улыбался женщинам и, схватив Клима под
руку, крепко прижав ее к своему
боку, говорил довольно громко...
Чувствуя, что беседа этих случайных людей тяготит его, Самгин пожелал переменить место и
боком проскользнул вперед между пожарным и танцором. Но пожарный тяжелой
рукой схватил его за плечо, оттолкнул назад и сказал поучительно...
Самгин
боком, тихонько отодвигался в сторону от людей, он встряхивал головою, не отрывая глаз от всего, что мелькало в ожившем поле; видел, как Иноков несет человека, перекинув его через плечо свое, человек изогнулся, точно тряпичная кукла, мягкие
руки его шарят по груди Инокова, как бы расстегивая пуговицы парусиновой блузы.
— А — кровью пахнет? — шевеля ноздрями, сказала Анфимьевна, и прежде, чем он успел остановить ее, мягко, как перина, ввалилась в дверь к Варваре. Она вышла оттуда тотчас же и так же бесшумно, до локтей ее
руки были прижаты к
бокам, а от локтей подняты, как на иконе Знамения Абалацкой богоматери, короткие, железные пальцы шевелились, губы ее дрожали, и она шипела...
Во сне Варвара была детски беспомощна, свертывалась в маленький комок, поджав ноги к животу, спрятав
руки под голову или под
бок себе.
Варвара, стоя
бок о
бок с ним, вздрагивала, нерешительно шевелила правой
рукой, прижатой ко груди, ее застывшее лицо Самгин находил деланно благочестивым и молчал, желая услышать жалобу на холод и на людей, толкавших Варвару.
Одна из них, в коротком мужском полушубке, шла с палкой в
руке и так необъяснимо вывертывая ногу из бедра, что казалось, она, в отличие от всех, пытается идти
боком вперед.
Встречные люди оглядывались на длинную, безрукую фигуру;
руки Дьякон плотно прижал к
бокам и глубоко сунул их в карманы.
Клим промолчал, разглядывая красное от холода лицо брата. Сегодня Дмитрий казался более коренастым и еще более обыденным человеком. Говорил он вяло и как бы не то, о чем думал. Глаза его смотрели рассеянно, и он, видимо, не знал, куда девать
руки, совал их в карманы, закидывал за голову, поглаживал
бока, наконец широко развел их, говоря с недоумением...
Не торопясь отступала плотная масса рабочих, люди пятились, шли как-то
боком, грозили солдатам кулаками, в
руках некоторых все еще трепетали белые платки; тело толпы распадалось, отдельные фигуры, отскакивая с
боков ее, бежали прочь, падали на землю и корчились, ползли, а многие ложились на снег в позах безнадежно неподвижных.
Самгин заметил, что раза два, на бегу, Гапон взглянул в зеркало и каждый раз попа передергивало, он оглаживал
бока свои быстрыми движениями
рук и вскрикивал сильнее, точно обжигал
руки, выпрямлялся, взмахивал
руками.
Драка пред магазином продолжалась не более двух-трех минут, демонстрантов оттеснили, улица быстро пустела; у фонаря, обняв его одной
рукой, стоял ассенизатор Лялечкин, черпал котелком воздух на лицо свое; на лице его были видны только зубы; среди улицы столбом стоял слепец Ермолаев, разводя дрожащими
руками, гладил
бока свои, грудь, живот и тряс бородой; напротив, у ворот дома, лежал гимназист, против магазина, головою на панель, растянулся человек в розовой рубахе.
Самгин видел десятки
рук, поднятых вверх, дергавших лошадей за повода, солдат за
руки, за шинели, одного тащили за ноги с обоих
боков лошади, это удерживало его в седле, он кричал, страшно вытаращив глаза, свернув голову направо; еще один, наклонясь вперед, вцепился в гриву своей лошади, и ее вели куда-то, а четверых солдат уже не было видно.
Горбоносый казацкий офицер, поставив коня своего
боком к фронту и наклонясь, слушал большого, толстого полицейского пристава; пристав поднимал к нему
руки в белых перчатках, потом, обернувшись к толпе лицом, закричал и гневно и умоляюще...
Он чувствовал себя в силе сказать много резкостей, но Лютов поднял
руку, как для удара, поправил шапку, тихонько толкнул кулаком другой
руки в
бок Самгина и отступил назад, сказав еще раз, вопросительно...
Вошли под
руку Дуняша и Лютов, — Дуняша отшатнулась при виде гостя, а он вежливо поклонился ей, стягивая пальцами дыру на
боку и придерживая другой
рукой разорванный ворот.
Как-то днем, в стороне бульвара началась очень злая и частая пальба. Лаврушку с его чумазым товарищем послали посмотреть: что там? Минут через двадцать чумазый привел его в кухню облитого кровью, — ему прострелили левую
руку выше локтя. Голый до пояса, он сидел на табурете, весь
бок был в крови, — казалось, что с
бока его содрана кожа. По бледному лицу Лаврушки текли слезы, подбородок дрожал, стучали зубы. Студент Панфилов, перевязывая рану, уговаривал его...
Опрокинулся на
бок и, все прижимая одною
рукой шапку к животу, схватился другою за тумбу, встал и пошел, взывая...
— А ты чего смотрел, морда? — спросил офицер и, одной
рукой разглаживая усы, другой коснулся револьвера на
боку, — люди отодвинулись от него, несколько человек быстро пошли назад к поезду; жандарм обиженно говорил...
Самгин, не желая, чтоб Судаков узнал его, вскочил на подножку вагона, искоса, через плечо взглянул на подходившего Судакова, а тот обеими
руками вдруг быстро коснулся плеча и
бока жандарма, толкнул его; жандарм отскочил, громко охнул, но крик его был заглушен свистками и шипением паровоза, — он тяжело вкатился на соседние рельсы и двумя пучками красноватых лучей отрезал жандарма от Судакова, который, вскочив на подножку, ткнул Самгина в
бок чем-то твердым.
Марина вышла не очень эффектно: сначала на стене, за стулом, мелькнула ее
рука, отбрасывая черный занавес, потом явилась вся фигура, но —
боком; прическа ее зацепилась за что-то, и она так резко дернула
рукою материю, что сорвала ее, открыв угол двери. Затем, шагнув вперед, она поклонилась, сказав...
— Уйди, — повторила Марина и повернулась
боком к нему, махая
руками. Уйти не хватало силы, и нельзя было оторвать глаз от круглого плеча, напряженно высокой груди, от спины, окутанной массой каштановых волос, и от плоской серенькой фигурки человека с глазами из стекла. Он видел, что янтарные глаза Марины тоже смотрят на эту фигурку, —
руки ее поднялись к лицу; закрыв лицо ладонями, она странно качнула головою, бросилась на тахту и крикнула пьяным голосом, топая голыми ногами...
Самгину все анекдоты казались одинаково глупыми. Он видел, что сегодня ему не удастся побеседовать с Таисьей, и хотел уйти, но его заинтересовала речь Розы Грейман. Роза только что пришла и, должно быть, тоже принесла какую-то новость, встреченную недоверчиво. Сидя на стуле
боком к его спинке, держась за нее одной
рукой, а пальцем другой грозя Хотяинцеву и Говоркову, она говорила...
Неточные совпадения
Гаврило Афанасьевич // Из тарантаса выпрыгнул, // К крестьянам подошел: // Как лекарь,
руку каждому // Пощупал, в лица глянул им, // Схватился за
бока // И покатился со смеху… // «Ха-ха! ха-ха! ха-ха! ха-ха!» // Здоровый смех помещичий // По утреннему воздуху // Раскатываться стал…
― Не угодно ли? ― Он указал на кресло у письменного уложенного бумагами стола и сам сел на председательское место, потирая маленькие
руки с короткими, обросшими белыми волосами пальцами, и склонив на
бок голову. Но, только что он успокоился в своей позе, как над столом пролетела моль. Адвокат с быстротой, которой нельзя было ожидать от него, рознял
руки, поймал моль и опять принял прежнее положение.
— Дарья Александровна приказали доложить, что они уезжают. Пускай делают, как им, вам то есть, угодно, — сказал он, смеясь только глазами, и, положив
руки в карманы и склонив голову на
бок, уставился на барина.
В маленьком грязном нумере, заплеванном по раскрашенным пано стен, за тонкою перегородкой которого слышался говор, в пропитанном удушливым запахом нечистот воздухе, на отодвинутой от стены кровати лежало покрытое одеялом тело. Одна
рука этого тела была сверх одеяла, и огромная, как грабли, кисть этой
руки непонятно была прикреплена к тонкой и ровной от начала до средины длинной цевке. Голова лежала
боком на подушке. Левину видны были потные редкие волосы на висках и обтянутый, точно прозрачный лоб.
Она, как зверок, оглядываясь на больших своими блестящими черными глазами, очевидно радуясь тому, что ею любуются, улыбаясь и
боком держа ноги, энергически упиралась на
руки и быстро подтягивала весь задок и опять вперед перехватывала ручонками.