Неточные совпадения
Заметив, что Дронов называет голодного червя — чевряком, чреваком, чревоедом, Клим не поверил ему. Но, слушая таинственный шепот, он с удивлением видел
пред собою другого мальчика, плоское лицо нянькина внука становилось красивее, глаза его не бегали, в зрачках разгорался голубоватый огонек радости, непонятной Климу.
За ужином Клим передал рассказ Дронова отцу, — отец тоже непонятно обрадовался.
Но, когда он видел ее
пред собою не в памяти, а во плоти, в нем возникал почти враждебный интерес к ней; хотелось следить
за каждым ее шагом, знать, что она думает, о чем говорит с Алиной, с отцом, хотелось уличить ее в чем-то.
«Как это глупо», — упрекнул
себя Клим и вспомнил, что
за последнее время такие детские мысли нередко мелькают
пред ним, как ласточки. Почти всегда они связаны с думами о Лидии, и всегда, вслед
за ними, являлась тихая тревога, смутное предчувствие опасности.
— У нас удивительно много людей, которые, приняв чужую мысль, не могут, даже как будто боятся проверить ее, внести поправки от
себя, а, наоборот, стремятся только выпрямить ее, заострить и вынести
за пределы логики,
за границы возможного. Вообще мне кажется, что мышление для русского человека — нечто непривычное и даже пугающее, хотя соблазнительное. Это неумение владеть разумом у одних вызывает страх
пред ним, вражду к нему, у других — рабское подчинение его игре, — игре, весьма часто развращающей людей.
И Самгин начинал чувствовать
себя виноватым в чем-то
пред тихими человечками, он смотрел на них дружелюбно, даже с оттенком почтения к их внешней незначительности,
за которой скрыта сказочная, всесозидающая сила.
Часа через два, разваренный, он сидел
за столом,
пред кипевшим самоваром, пробуя написать письмо матери, но на бумагу сами
собою ползли из-под пера слова унылые, жалобные, он испортил несколько листиков, мелко изорвал их и снова закружился по комнате, поглядывая на гравюры и фотографии.
Он чувствовал
себя окрепшим. Все испытанное им
за последний месяц утвердило его отношение к жизни, к людям. О
себе сгоряча подумал, что он действительно независимый человек и, в сущности, ничто не мешает ему выбрать любой из двух путей, открытых
пред ним. Само
собою разумеется, что он не пойдет на службу жандармов, но, если б издавался хороший, независимый от кружков и партий орган, он, может быть, стал бы писать в нем. Можно бы неплохо написать о духовном родстве Константина Леонтьева с Михаилом Бакуниным.
— Мне кажется, что появился новый тип русского бунтаря, — бунтарь из страха
пред революцией. Я таких фокусников видел. Они органически не способны идти
за «Искрой», то есть, определеннее говоря, —
за Лениным, но они, видя рост классового сознания рабочих, понимая неизбежность революции, заставляют
себя верить Бернштейну…
Он легко, к своему удивлению, встал на ноги, пошатываясь, держась
за стены, пошел прочь от людей, и ему казалось, что зеленый, одноэтажный домик в четыре окна все время двигается
пред ним, преграждая ему дорогу. Не помня, как он дошел, Самгин очнулся у
себя в кабинете на диване;
пред ним стоял фельдшер Винокуров, отжимая полотенце в эмалированный таз.
Турчанинов вздрагивал, морщился и торопливо пил горячий чай, подливая в стакан вино. Самгин, хозяйничая
за столом, чувствовал
себя невидимым среди этих людей. Он видел
пред собою только Марину; она играла чайной ложкой, взвешивая ее на ладонях, перекладывая с одной на другую, — глаза ее были задумчиво прищурены.
— До чего ты — странный человек! И чем так провинился
пред собой,
за что
себя наказываешь?
Насвистывая тихонько арию жреца из «Лакмэ», он сел к столу, развернул очередное «дело о взыскании», но, прикрыв глаза, погрузился в поток воспоминаний о своем пестром прошлом. Воспоминания развивались, как бы истекая из слов: «Чем я провинился
пред собою,
за что наказываю
себя»?
Самгин почувствовал, что он теряет сознание, встал, упираясь руками в стену, шагнул, ударился обо что-то гулкое, как пустой шкаф. Белые облака колебались
пред глазами, и глазам было больно, как будто горячая пыль набилась в них. Он зажег спичку, увидел дверь, погасил огонек и, вытолкнув
себя за дверь, едва удержался на ногах, — все вокруг колебалось, шумело, и ноги были мягкие, точно у пьяного.
— Германия не допустит революции, она не возьмет примером
себе вашу несчастную Россию. Германия сама пример для всей Европы. Наш кайзер гениален, как Фридрих Великий, он — император, какого давно ждала история. Мой муж Мориц Бальц всегда внушал мне: «Лизбет, ты должна благодарить бога
за то, что живешь при императоре, который поставит всю Европу на колени
пред немцами…»
Прошли. В десятке шагов
за ними следовал высокий старик; брезгливо приподняв пышные белые усы, он тростью гнал
пред собой корку апельсина, корка непослушно увертывалась от ударов, соскакивала на мостовую, старик снова загонял ее на панель и наконец, затискав в решетку для стока воды, победоносно взмахнул тростью.
Самгин не впервые подумал, что в этих крепко построенных домах живут скучноватые, но, в сущности, неглупые люди, живут недолго, лет шестьдесят, начинают думать поздно и
за всю жизнь не ставят
пред собою вопросов — божество или человечество, вопросов о достоверности знания, о…
Самгин сидел на крайнем стуле у прохода и хорошо видел
пред собою пять рядов внимательных затылков женщин и мужчин. Люди первых рядов сидели не очень густо, разделенные пустотами,
за спиною Самгина их было еще меньше. На хорах не более полусотни безмолвных.
Дронов поставил
пред собой кресло и, держась одной рукой
за его спинку, другой молча бросил на стол измятый конверт, — Самгин защемил конверт концами ножниц, брезгливо взял его. Конверт был влажный.
Каждый раз, когда он думал о большевиках, — большевизм олицетворялся
пред ним в лице коренастого, спокойного Степана Кутузова.
За границей существовал основоположник этого учения, но Самгин все еще продолжал называть учение это фантастической системой фраз, а Владимира Ленина мог представить
себе только как интеллигента, книжника, озлобленного лишением права жить на родине, и скорее голосом, чем реальным человеком.
Неточные совпадения
Как
пред горничной ей было не то что стыдно, а неловко
за заплатки, так и с ним ей было постоянно не то что стыдно, а неловко
за самое
себя.
Вронский приехал на выборы и потому, что ему было скучно в деревне и нужно было заявить свои права на свободу
пред Анной, и для того, чтоб отплатить Свияжскому поддержкой на выборах
за все его хлопоты для Вронского на земских выборах, и более всего для того, чтобы строго исполнить все обязанности того положения дворянина и землевладельца, которое он
себе избрал.
Она никак не могла бы выразить тот ход мыслей, который заставлял ее улыбаться; но последний вывод был тот, что муж ее, восхищающийся братом и унижающий
себя пред ним, был неискренен. Кити знала, что эта неискренность его происходила от любви к брату, от чувства совестливости
за то, что он слишком счастлив, и в особенности от неоставляющего его желания быть лучше, — она любила это в нем и потому улыбалась.
Предсказание Марьи Николаевны было верно. Больной к ночи уже был не в силах поднимать рук и только смотрел
пред собой, не изменяя внимательно сосредоточенного выражения взгляда. Даже когда брат или Кити наклонялись над ним, так, чтоб он мог их видеть, он так же смотрел. Кити послала
за священником, чтобы читать отходную.
— Приезжайте обедать ко мне, — решительно сказала Анна, как бы рассердившись на
себя за свое смущение, но краснея, как всегда, когда выказывала
пред новым человеком свое положение. — Обед здесь не хорош, но, по крайней мере, вы увидитесь с ним. Алексей изо всех полковых товарищей никого так не любит, как вас.