Неточные совпадения
Клим подошел к дяде, поклонился, протянул
руку и опустил ее: Яков Самгин, держа в одной
руке стакан с водой, пальцами другой скатывал из бумажки шарик и, облизывая губы, смотрел в лицо племянника неестественно блестящим взглядом серых глаз с опухшими веками. Глотнув воды, он
поставил стакан на стол, бросил бумажный шарик на пол и, пожав
руку племянника темной, костлявой
рукой, спросил глухо...
Пошли. В столовой Туробоев жестом фокусника снял со стола бутылку вина, но Спивак взяла ее из
руки Туробоева и
поставила на пол. Клима внезапно ожег злой вопрос: почему жизнь швыряет ему под ноги таких женщин, как продажная Маргарита или Нехаева? Он вошел в комнату брата последним и через несколько минут прервал спокойную беседу Кутузова и Туробоева, торопливо говоря то, что ему давно хотелось сказать...
Народ подпрыгивал, размахивая
руками, швырял в воздух фуражки, шапки. Кричал он так, что было совершенно не слышно, как пара бойких лошадей губернатора Баранова бьет копытами по булыжнику. Губернатор торчал в экипаже,
поставив колено на сиденье его, глядя назад, размахивая фуражкой, был он стального цвета, отчаянный и героический, золотые бляшки орденов блестели на его выпуклой груди.
Справедливый государь Александр Благословенный разоблачил его притворство, сослал в Сибирь, а в поношение ему велел изобразить его полуголым, в рубище, с протянутой
рукой и
поставить памятник перед театром, — не притворяйся, шельма!
Бесконечную речь его пресек Диомидов, внезапно и бесшумно появившийся в дверях, он мял в
руках шапку, оглядываясь так, точно попал в незнакомое место и не узнает людей. Маракуев очень, но явно фальшиво обрадовался, зашумел, а Дьякон, посмотрев на Диомидова через плечо, произнес, как бы
ставя точку...
Он понимал, что обыск не касается его, чувствовал себя спокойно, полусонно. У двери в прихожую сидел полицейский чиновник,
поставив шашку между ног и сложив на эфесе очень красные кисти
рук, дверь закупоривали двое неподвижных понятых. В комнатах, позванивая шпорами, рылись жандармы, передвигая мебель, снимая рамки со стен; во всем этом для Самгина не было ничего нового.
Лакей вдвинул в толпу стол, к нему — другой и, с ловкостью акробата подбросив к ним стулья, начал
ставить на стол бутылки, стаканы; кто-то подбил ему
руку, и одна бутылка, упав на стаканы, побила их.
На
руке своей Клим ощутил слезы. Глаза Варвары неестественно дрожали, казалось — они выпрыгнут из глазниц. Лучше бы она закрыла их. Самгин вышел в темную столовую, взял с буфета еще не совсем остывший самовар,
поставил его у кровати Варвары и, не взглянув на нее, снова ушел в столовую, сел у двери.
Поставив Клима впереди себя, он растолкал его телом студентов, а на свободном месте взял за
руку и повел за собою. Тут Самгина ударили чем-то по голове. Он смутно помнил, что было затем, и очнулся, когда Митрофанов с полицейским усаживали его в сани извозчика.
— Как это? — спросил Митрофанов, держа рюмку в
руке на уровне рта, а когда Клим повторил, он,
поставив на стол невыпитую рюмку, нахмурился, вдумываясь и мигая.
Варвара
ставила термометр Любаше, Кумов встал и ушел, ступая на пальцы ног, покачиваясь, балансируя
руками. Сидя с чашкой чая в
руке на ручке кресла, а другой
рукой опираясь о плечо Любаши, Татьяна начала рассказывать невозмутимо и подробно, без обычных попыток острить.
— Прошу внимания, — строго крикнул Самгин, схватив обеими
руками спинку стула, и,
поставив его пред собою, обратился к писателю: — Сейчас вы пропели в тоне шутовской панихиды неловкие, быть может, но неоспоримо искренние стихи старого революционера, почтенного литератора, который заплатил десятью годами ссылки…
— Все это — ненадолго, ненадолго, — сказал доктор, разгоняя дым
рукой. — Ну-ко, давай,
поставим компресс. Боюсь, как левый глаз у него? Вы, Самгин, идите спать, а часа через два-три смените ее…
Солдата вывели на панель,
поставили, как доску, к стене дома, темная
рука надела на голову его шапку, но солдат, сняв шапку, вытер ею лицо и сунул ее под мышку.
Горбоносый казацкий офицер,
поставив коня своего боком к фронту и наклонясь, слушал большого, толстого полицейского пристава; пристав поднимал к нему
руки в белых перчатках, потом, обернувшись к толпе лицом, закричал и гневно и умоляюще...
Широко открылась дверь, вошел Лютов с танцующей свечкой в
руке, путаясь в распахнутом китайском халате;
поставил свечку на комод, сел на ручку кресла, но покачнулся и, съехав на сиденье, матерно выругался.
Носильщики,
поставив гроб на мостовую, смешались с толпой; усатый человек, перебежав на панель и прижимая палку к животу, поспешно уходил прочь; перед Алиной стоял кудрявый парень, отталкивая ее, а она колотила его кулаками по
рукам; Макаров хватал ее за
руки, вскрикивая...
Зрачки ее как будто вспыхнули, посветлели на секунду и тут же замутились серой слезой, растаяли. Ослепшими глазами глядя на стол, щупая его дрожащей
рукой, она
поставила чашку мимо блюдца.
Он обнимал талию женщины, но
руки ее становились как будто все тяжелее и уничтожали его жестокие намерения, охлаждали мстительно возбужденную чувственность. Но все-таки нужно было
поставить женщину на ее место.
Кормилицын встал и осторожно
поставил стул впереди Таисьи, — она охватила обеими
руками спинку стула и кивком головы перекинула косу за плечо.
Он замолчал, поднял к губам стакан воды, но, сделав правой
рукой такое движение, как будто хотел окунуть в воду палец, —
поставил стакан на место и продолжал более напряженно, даже как бы сердито, но и безнадежно...
Марина не дала ему договорить, —
поставив чашку на блюдце, она сжала пальцы
рук в кулак, лицо ее густо покраснело, и, потрясая кулаком, она проговорила глуховатым голосом...
— Еще лучше! — вскричала Марина, разведя
руками, и, захохотав, раскачиваясь, спросила сквозь смех: — Да — что ты говоришь, подумай! Я буду говорить с ним — таким — о тебе! Как же ты сам себя
ставишь? Это все мизантропия твоя. Ну — удивил! А знаешь, это — плохо!
«Так никто не говорил со мной». Мелькнуло в памяти пестрое лицо Дуняши, ее неуловимые глаза, — но нельзя же
ставить Дуняшу рядом с этой женщиной! Он чувствовал себя обязанным сказать Марине какие-то особенные, тоже очень искренние слова, но не находил достойных. А она, снова положив локти на стол, опираясь подбородком о тыл красивых кистей
рук, говорила уже деловито, хотя и мягко...
Поставив стакан на стол, она легко ладонью толкнула Самгина в лоб; горячая ладонь приятно обожгла кожу лба, Самгин поймал
руку и, впервые за все время знакомства, поцеловал ее.
Дронов
поставил пред собой кресло и, держась одной
рукой за его спинку, другой молча бросил на стол измятый конверт, — Самгин защемил конверт концами ножниц, брезгливо взял его. Конверт был влажный.