Неточные совпадения
В темно-синем пиджаке, в черных брюках и тупоносых ботинках фигура Дронова приобрела комическую солидность. Но лицо его осунулось, глаза стали неподвижней,
зрачки помутнели, а в белках явились красненькие жилки, точно у человека, который страдает бессонницей. Спрашивал он не так жадно и много, как прежде, говорил меньше, слушал рассеянно и, прижав локти к бокам, сцепив пальцы, крутил большие, как старик.
Смотрел на все как-то сбоку, часто и устало отдувался, и казалось, что говорит он не о том, что думает.
Он
смотрел в расширенные
зрачки ее полубезумных глаз, и они открывали ему в глубине своей нечто, о чем он невольно подумал...
Но после этих припадков Клим видел, что глаза ее
смотрят на него недружелюбно или вопросительно, и все чаще он подмечал в ее
зрачках злые искры.
Его обслуживала горничная Настя, худенькая девушка с большими глазами; глаза были серые, с золотой искрой в
зрачках, а
смотрели так, как будто Настя всегда прислушивалась к чему-то, что слышит только она. Еще более, чем Анфимьевна, она заботилась о том, чтобы напоить чаем и накормить защитников баррикады. Она окончательно превратила кухню в трактир.
Мысль о возможности какого-либо сходства с этим человеком была оскорбительна. Самгин подозрительно
посмотрел сквозь стекла очков на плоское, одутловатое лицо с фарфоровыми белками и голубыми бусинками
зрачков, на вялую, тяжелую нижнюю губу и белесые волосики на верхней — под широким носом. Глупейшее лицо.
Говоря это, он мял пальцами подбородок и
смотрел в лицо Самгина с тем напряжением, за которым чувствуется, что человек думает не о том, на что
смотрит.
Зрачки его потемнели.
Неточные совпадения
Васюкова нет, явился кто-то другой.
Зрачки у него расширяются, глаза не мигают больше, а все делаются прозрачнее, светлее, глубже и
смотрят гордо, умно, грудь дышит медленно и тяжело. По лицу бродит нега, счастье, кожа становится нежнее, глаза синеют и льют лучи: он стал прекрасен.
Катерина Ивановна, выпятив лоб и опустив
зрачки, удивленно и молча
посмотрела на племянника. Вдруг лицо ее изменилось, и на нем выразилось удовольствие.
Там, внизу, пенятся, мчатся, кричат. Но это далеко, и все дальше, потому что она
смотрит на меня, она медленно втягивает меня в себя сквозь узкие золотые окна
зрачков. Так — долго, молча. И почему-то вспоминается, как однажды сквозь Зеленую Стену я тоже
смотрел в чьи-то непонятные желтые
зрачки, а над Стеной вились птицы (или это было в другой раз).
Я молчу. Я восторженно (и, вероятно, глупо) улыбаюсь,
смотрю в ее
зрачки, перебегаю с одного на другой, и в каждом из них вижу себя: я — крошечный, миллиметровый — заключен в этих крошечных, радужных темницах. И затем опять — пчелы — губы, сладкая боль цветения…
Когда ты
смотришь прямо, то белки твоих глаз чуть-чуть голубые, а в больших
зрачках мутная, глубокая синева.