Неточные совпадения
Туробоев, холодненький, чистенький и вежливый, тоже смотрел на Клима, прищуривая темные, неласковые глаза, — смотрел вызывающе. Его слишком красивое
лицо особенно сердито морщилось, когда Клим
подходил к Лидии, но девочка разговаривала с Климом небрежно, торопливо, притопывая ногами и глядя в ту сторону, где Игорь. Она все более плотно срасталась с Туробоевым, ходили они взявшись за руки; Климу казалось, что, даже увлекаясь игрою, они играют друг для друга, не видя, не чувствуя никого больше.
Избалованный ласковым вниманием дома, Клим тяжко ощущал пренебрежительное недоброжелательство учителей. Некоторые были физически неприятны ему: математик страдал хроническим насморком, оглушительно и грозно чихал, брызгая на учеников, затем со свистом выдувал воздух носом, прищуривая левый глаз; историк входил в класс осторожно, как полуслепой, и подкрадывался
к партам всегда с таким
лицом, как будто хотел дать пощечину всем ученикам двух первых парт,
подходил и тянул тоненьким голосом...
Однажды ему удалось подсмотреть, как Борис, стоя в углу, за сараем, безмолвно плакал, закрыв
лицо руками, плакал так, что его шатало из стороны в сторону, а плечи его дрожали, точно у слезоточивой Вари Сомовой, которая жила безмолвно и как тень своей бойкой сестры. Клим хотел
подойти к Варавке, но не решился, да и приятно было видеть, что Борис плачет, полезно узнать, что роль обиженного не так уж завидна, как это казалось.
Но,
подойдя к двери спальной, он отшатнулся: огонь ночной лампы освещал
лицо матери и голую руку, рука обнимала волосатую шею Варавки, его растрепанная голова прижималась
к плечу матери. Мать лежала вверх
лицом, приоткрыв рот, и, должно быть, крепко спала; Варавка влажно всхрапывал и почему-то казался меньше, чем он был днем. Во всем этом было нечто стыдное, смущающее, но и трогательное.
Клим
подошел к дяде, поклонился, протянул руку и опустил ее: Яков Самгин, держа в одной руке стакан с водой, пальцами другой скатывал из бумажки шарик и, облизывая губы, смотрел в
лицо племянника неестественно блестящим взглядом серых глаз с опухшими веками. Глотнув воды, он поставил стакан на стол, бросил бумажный шарик на пол и, пожав руку племянника темной, костлявой рукой, спросил глухо...
Раза два-три Иноков, вместе с Любовью Сомовой, заходил
к Лидии, и Клим видел, что этот клинообразный парень чувствует себя у Лидии незваным гостем. Он бестолково, как засыпающий окунь в ушате воды, совался из угла в угол, встряхивая длинноволосой головой, пестрое
лицо его морщилось, глаза смотрели на вещи в комнате спрашивающим взглядом. Было ясно, что Лидия не симпатична ему и что он ее обдумывает. Он внезапно
подходил и, подняв брови, широко открыв глаза, спрашивал...
Он лениво опустился на песок, уже сильно согретый солнцем, и стал вытирать стекла очков, наблюдая за Туробоевым, который все еще стоял, зажав бородку свою двумя пальцами и помахивая серой шляпой в
лицо свое.
К нему
подошел Макаров, и вот оба они тихо идут в сторону мельницы.
Клим видел, что Алина круто обернулась, шагнула
к жениху, но
подошла к Лидии и села рядом с ней, ощипываясь, точно курица пред дождем. Потирая руки, кривя губы, Лютов стоял, осматривая всех возбужденно бегающими глазами, и
лицо у него как будто пьянело.
Под ветлой стоял Туробоев, внушая что-то уряднику, держа белый палец у его носа. По площади спешно шагал
к ветле священник с крестом в руках, крест сиял, таял, освещая темное, сухое
лицо. Вокруг ветлы собрались плотным кругом бабы, урядник начал расталкивать их, когда
подошел поп, — Самгин увидал под ветлой парня в розовой рубахе и Макарова на коленях перед ним.
Через минуту оттуда важно выступил небольшой человечек с растрепанной бородкой и серым, незначительным
лицом. Он был одет в женскую ватную кофту, на ногах, по колено, валяные сапоги, серые волосы на его голове были смазаны маслом и лежали гладко. В одной руке он держал узенькую и длинную книгу из тех, которыми пользуются лавочники для записи долгов.
Подойдя к столу, он сказал дьякону...
Иноков
подошел к Робинзону, угрюмо усмехаясь, сунул руку ему, потом Самгину, рука у него была потная, дрожала, а глаза странно и жутко побелели, зрачки как будто расплылись, и это сделало
лицо его слепым. Лакей подвинул ему стул, он сел, спрятал руки под столом и попросил...
Из коридора
к столу осторожно, даже благоговейно, как бы
к причастию,
подошли двое штатских, ночной сторож и какой-то незнакомый человек, с измятым, неясным
лицом, с забинтованной шеей, это от него пахло йодоформом. Клим подписал протокол, офицер встал, встряхнулся, проворчал что-то о долге службы и предложил Самгину дать подписку о невыезде. За спиной его полицейский подмигнул Инокову глазом, похожим на голубиное яйцо, Иноков дружески мотнул встрепанной головой.
Пошлые слова удачно дополнял пошленький мотив: Любаша, захлебываясь, хохотала над Варварой, которая досадливо пыталась и не могла открыть портсигар, тогда как Гогин открывал его легким прикосновением мизинца. Затем он положил портсигар на плечо себе, двинул плечом, — портсигар соскользнул в карман пиджака. Тогда взбил волосы, сделал свирепое
лицо,
подошел к сестре...
К Самгину
подошли двое: печник, коренастый, с каменным
лицом, и черный человек, похожий на цыгана. Печник смотрел таким тяжелым, отталкивающим взглядом, что Самгин невольно подался назад и встал за бричку. Возница и черный человек, взяв лошадей под уздцы, повели их куда-то в сторону, мужичонка подскочил
к Самгину, подсучивая разорванный рукав рубахи, мотаясь, как волчок, который уже устал вертеться.
Митрофанов вошел на цыпочках, балансируя руками,
лицо его было смешно стянуто
к подбородку, усы ощетинены, он плотно притворил за собою дверь и,
подойдя к столу, тихонько сказал...
Кутузов, задернув драпировку, снова явился в зеркале, большой, белый, с
лицом очень строгим и печальным. Провел обеими руками по остриженной голове и, погасив свет, исчез в темноте более густой, чем наполнявшая комнату Самгина. Клим, ступая на пальцы ног, встал и тоже
подошел к незавешенному окну. Горит фонарь, как всегда, и, как всегда, — отблеск огня на грязной, сырой стене.
Сухо рассказывая ей, Самгин видел, что теперь, когда на ней простенькое темное платье, а ее
лицо, обрызганное веснушками, не накрашено и рыжие волосы заплетены в косу, — она кажется моложе и милее, хотя очень напоминает горничную. Она убежала, не дослушав его, унося с собою чашку чая и бутылку вина. Самгин
подошел к окну; еще можно было различить, что в небе громоздятся синеватые облака, но на улице было уже темно.
Он исчез. Парень
подошел к столу, взвесил одну бутылку, другую, налил в стакан вина, выпил, громко крякнул и оглянулся, ища, куда плюнуть.
Лицо у него опухло, левый глаз почти затек, подбородок и шея вымазаны кровью. Он стал еще кудрявей, — растрепанные волосы его стояли дыбом, и он был еще более оборван, — пиджак вместе с рубахой распорот от подмышки до полы, и, когда парень пил вино, — весь бок его обнажился.
Вошли Алина и Дуняша. У Алины
лицо было все такое же окостеневшее, только еще более похудело; из-под нахмуренных бровей глаза смотрели виновато. Дуняша принесла какие-то пакеты и, положив их на стол, села
к самовару. Алина
подошла к Лютову и, гладя его редкие волосы, спросила тихо...
Подошли к поезду, — офицер остановился у подножки вагона и, пристально разглядывая
лицо Самгина, пробормотал...
Дуняша ушла за аспирином, а он
подошел к зеркалу и долго рассматривал в нем почти незнакомое, сухое, длинное
лицо с желтоватой кожей, с мутными глазами, — в них застыло нехорошее, неопределенное выражение не то растерянности, не то испуга.
Самгин, не отрываясь, смотрел на багровое, уродливо вспухшее
лицо и на грудь поручика; дышал поручик так бурно и часто, что беленький крест на груди его подскакивал. Публика быстро исчезала, — широкими шагами
подошел к поручику человек в поддевке и, спрятав за спину руку с папиросой, спросил...
К столу Лидии
подошла пожилая женщина в черном платье, с маленькой головой и остроносым
лицом, взяла в руки желтую библию и неожиданно густым, сумрачным голосом возгласила...
Самгин зажег спичку, — из темноты ему улыбнулось добродушное, широкое, безбородое
лицо. Постояв, подышав сырым прохладным воздухом, Самгин оставил дверь открытой,
подошел к постели, — заметив попутно, что Захарий не спит, — разделся, лег и, погасив ночник, подумал...
— Не кричите, Безбедов, — сказал Тагильский,
подходя к нему. Безбедов, прихрамывая, бросился
к двери, толкнул ее плечом, дверь отворилась, на пороге встал помощник начальника, за плечом его возвышалось седоусое
лицо надзирателя.
К рыжебородому
подошел какой-то толстый и увел за собой. Пьяный юноша исчез,
к даме
подошел высокий, худощавый, носатый, с бледным
лицом, с пенсне, с прозрачной бородкой неопределенной окраски, он толкал в плечо румянощекую девушку, с толстой косой золотистых волос.
Блаженно улыбаясь,
к лавровому дереву
подошел маленький, тощий офицер и начал отламывать ветку лавра. Весь он был новенький, на нем блестели ремни, пряжки. Сияли большие глаза. Смуглое, остроносое
лицо с маленькой черной бородкой ‹заставило Самгина подумать...