Неточные совпадения
При свете стенной лампы, скудно освещавшей голову девушки, Клим видел, что подбородок ее дрожит,
руки судорожно кутают грудь
платком и, наклоняясь вперед, она готова упасть.
Замолчали, прислушиваясь. Клим стоял у буфета, крепко вытирая
руки платком. Лидия сидела неподвижно, упорно глядя на золотое копьецо свечи. Мелкие мысли одолевали Клима. «Доктор говорил с Лидией почтительно, как с дамой. Это, конечно, потому, что Варавка играет в городе все более видную роль. Снова в городе начнут говорить о ней, как говорили о детском ее романе с Туробоевым. Неприятно, что Макарова уложили на мою постель. Лучше бы отвести его на чердак. И ему спокойней».
Она даже вздрогнула,
руки ее безжизненно сползли с плеч. Подняв к огню лампы маленькую и похожую на цветок с длинным стеблем рюмку, она полюбовалась ядовито зеленым цветом ликера, выпила его и закашлялась, содрогаясь всем телом, приложив
платок ко рту.
— Немножко, — виновато ответил он, завертывая палец
платком, а Нехаева, погладив кисть его
руки своею, неестественно горячей, благодарно, вполголоса сказала...
Он послушно положил
руки на стол, как на клавиатуру, а конец галстука погрузил в стакан чая. Это его сконфузило, и, вытирая галстук
платком, он сказал...
Подошел Иноков, левая
рука его обмотана
платком, зубами и пальцами правой он пытался завязать на
платке узел, это не удавалось ему...
Косые глаза его бегали быстрее и тревожней, чем всегда, цепкие взгляды как будто пытались сорвать маски с ряженых. Серое лицо потело, он стирал пот
платком и встряхивал
платок, точно стер им пыль. Самгин подумал, что гораздо более к лицу Лютова был бы костюм приказного дьяка и не сабля в
руке, а чернильница у пояса.
Иван Петрович трясущейся
рукою налил водки, но не выпил ее, а, отодвинув рюмку, засмеялся горловым, икающим смехом; на висках и под глазами его выступил пот, он быстро и крепко стер его
платком, сжатым в комок.
Говоря, Кутузов постукивал пальцем левой
руки по столу, а пальцами правой разминал папиросу, должно быть, слишком туго набитую. Из нее на стол сыпался табак, патрон, брезгливо оттопырив нижнюю губу, следил за этой операцией неодобрительно. Когда Кутузов размял папиросу, патрон, вынув
платок, смахнул табак со стола на колени себе. Кутузов с любопытством взглянул на него, и Самгину показалось, что уши патрона покраснели.
Утешающим тоном старшей, очень ласково она стала говорить вещи, с детства знакомые и надоевшие Самгину. У нее были кое-какие свои наблюдения, анекдоты, но она говорила не навязывая, не убеждая, а как бы разбираясь в том, что знала. Слушать ее тихий, мягкий голос было приятно, желание высмеять ее — исчезло. И приятна была ее доверчивость. Когда она подняла
руки, чтоб поправить
платок на голове, Самгин поймал ее
руку и поцеловал. Она не протестовала, продолжая...
По тротуару величественно плыл большой коричневый ком сгущенной скуки, — пышно одетая женщина вела за
руку мальчика в матроске, в фуражке с лентами; за нею шел клетчатый человек, похожий на клоуна, и шумно сморкался в
платок, дергая себя за нос.
На берегу тихой Поруссы сидел широкобородый запасной в солдатской фуражке, голубоглазый красавец; одной
рукой он обнимал большую, простоволосую бабу с румяным лицом и безумно вытаращенными глазами, в другой держал пестрый ее
платок, бутылку водки и — такой мощный, рослый — говорил женским голосом, пронзительно...
Баба вырвала
платок из его
рук и, стирая пот со лба его, слезы с глаз, завыла еще громче...
Особенно звонко и тревожно кричали женщины. Самгина подтолкнули к свалке, он очутился очень близко к человеку с флагом, тот все еще держал его над головой, вытянув
руку удивительно прямо: флаг был не больше головного
платка, очень яркий, и струился в воздухе, точно пытаясь сорваться с палки. Самгин толкал спиною и плечами людей сзади себя, уверенный, что человека с флагом будут бить. Но высокий, рыжеусый, похожий на переодетого солдата, легко согнул
руку, державшую флаг, и сказал...
Кочегар шагал широко, маленький белый
платок вырвался из его
руки, он выдернул шапку из-за ворота, взмахнул ею; старик шел быстро, но прихрамывал и не мог догнать кочегара; тогда человек десять, обогнав старика, бросились вперед; стена солдат покачнулась, гребенка штыков, сверкнув, исчезла, прозвучал, не очень громко, сухой, рваный треск, еще раз и еще.
Не торопясь отступала плотная масса рабочих, люди пятились, шли как-то боком, грозили солдатам кулаками, в
руках некоторых все еще трепетали белые
платки; тело толпы распадалось, отдельные фигуры, отскакивая с боков ее, бежали прочь, падали на землю и корчились, ползли, а многие ложились на снег в позах безнадежно неподвижных.
Молодая женщина в пенсне перевязывала ему
платком ладонь левой
руки, правою он растирал опухоль на лбу, его окружало человек шесть таких же измятых, вывалянных в снегу.
— Ну — пойдем, — предложила Марина. Самгин отрицательно качнул головою, но она взяла его под
руку и повела прочь. Из биллиардной выскочил, отирая
руки платком, высокий, тонконогий офицер, — он побежал к буфету такими мелкими шагами, что Марина заметила...
Отскочив от него, она бросилась на диван, ее пестренькое лицо сразу взмокло слезами; задыхаясь, всхлипывая, она взмахивала
платком в одной
руке, другою колотила себя по груди и мычала, кусая губы.
Собственник этого лица поспешно привстал, взглянул в зеркало, одной
рукой попробовал пригладить волосы, а салфеткой в другой
руке вытер лицо, как вытирают его
платком, — щеки, лоб, виски.
Он почти благодарно поцеловал
руку Варвары, она — отвернулась в сторону, прижав
платок к глазам.
Из сумрака выскочил, побежал к столу лысый человечек, с рыжеватой реденькой бородкой, — он тащил за
руку женщину в клетчатой юбке, красной кофте, в пестром
платке на плечах.
Он развел
руками, синеватые мешки под глазами его вдруг взмокли; выдернув
платок из кармана брюк и вытирая серые слезы, он сказал дрожащим голосом и так, как будто слова царапали ему горло...
Самгин сказал, что завтра утром должен ехать в Дрезден, и не очень вежливо вытянул свои пальцы из его влажной, горячей ладони. Быстро шагая по слабо освещенной и пустой улице, обернув
руку платком, он чувствовал, что нуждается в утешении или же должен оправдаться в чем-то пред собой.
Вера Петровна молчала, глядя в сторону, обмахивая лицо кружевным
платком. Так молча она проводила его до решетки сада. Через десяток шагов он обернулся — мать еще стояла у решетки, держась за копья обеими
руками и вставив лицо между
рук. Самгин почувствовал неприятный толчок в груди и вздохнул так, как будто все время задерживал дыхание. Он пошел дальше, соображая...
Она храпела, как лошадь, и вырывалась из его
рук, а Иноков шел сзади, фыркал, сморкался, вытирал подбородок
платком. Соединясь все четверо в одно тело, пошатываясь, шаркая ногами, они вышли за ограду. Самгин последовал за ними, но, заметив, что они спускаются вниз, пошел вверх. Его догнал железный грохот, истерические выкрики...
— Бердников, Захарий Петров, — сказал он высоким, почти женским голосом. Пухлая, очень теплая
рука, сильно сжав
руку Самгина, дернула ее книзу, затем Бердников, приподняв полы сюртука, основательно уселся в кресло, вынул
платок и крепко вытер большое, рыхлое лицо свое как бы нарочно для того, чтоб оно стало виднее.
Шаркая лаковыми ботинками, дрыгая ляжками, отталкивал ими фалды фрака, и ягодицы его казались окрыленными. Правую
руку он протягивал публике, как бы на помощь ей, в левой держал листочки бумаги и, размахивая ею, как носовым
платком, изредка приближал ее к лицу. Говорил он легко, с явной радостью, с улыбками на добродушном, плоском лице.
Он указал
рукой на дверь в гостиную. Самгин приподнял тяжелую портьеру, открыл дверь, в гостиной никого не было, в углу горела маленькая лампа под голубым абажуром. Самгин брезгливо стер
платком со своей
руки ощущение теплого, клейкого пота.