Неточные совпадения
Его длинные ноги не сгибаются, длинные
руки с кривыми
пальцами шевелятся нехотя, неприятно, он одет всегда в длинный, коричневый сюртук, обут в бархатные сапоги на меху и на мягких подошвах.
В эти минуты она прицеливалась к детям, нахмурив густые брови, плотно сжав лиловые губы, скрестив
руки и вцепившись
пальцами в костлявые плечи свои.
Иногда, чаще всего в час урока истории, Томилин вставал и ходил по комнате, семь шагов от стола к двери и обратно, — ходил наклоня голову, глядя в пол, шаркал растоптанными туфлями и прятал
руки за спиной, сжав
пальцы так крепко, что они багровели.
Особенно жутко было, когда учитель, говоря, поднимал правую
руку на уровень лица своего и ощипывал в воздухе
пальцами что-то невидимое, — так повар Влас ощипывал рябчиков или другую дичь.
— Скажу, что ученики были бы весьма лучше, если б не имели они живых родителей. Говорю так затем, что сироты — покорны, — изрекал он, подняв указательный
палец на уровень синеватого носа. О Климе он сказал, положив сухую
руку на голову его и обращаясь к Вере Петровне...
Но как только дети возвратились, Борис, пожав
руку Клима и не выпуская ее из своих крепких
пальцев, насмешливо сказал...
Она стояла, прислонясь спиною к тонкому стволу березы, и толкала его плечом, с полуголых ветвей медленно падали желтые листья, Лидия втаптывала их в землю, смахивая
пальцами непривычные слезы со щек, и было что-то брезгливое в быстрых движениях ее загоревшей
руки. Лицо ее тоже загорело до цвета бронзы, тоненькую, стройную фигурку красиво облегало синее платье, обшитое красной тесьмой, в ней было что-то необычное, удивительное, как в девочках цирка.
Встречу непонятно, неестественно ползла, расширяясь, темная яма, наполненная взволнованной водой, он слышал холодный плеск воды и видел две очень красные
руки; растопыривая
пальцы, эти
руки хватались за лед на краю, лед обламывался и хрустел.
Руки мелькали, точно ощипанные крылья странной птицы, между ними подпрыгивала гладкая и блестящая голова с огромными глазами на окровавленном лице; подпрыгивала, исчезала, и снова над водою трепетали маленькие, красные
руки. Клим слышал хриплый вой...
На семнадцатом году своей жизни Клим Самгин был стройным юношей среднего роста, он передвигался по земле неспешной, солидной походкой, говорил не много, стараясь выражать свои мысли точно и просто, подчеркивая слова умеренными жестами очень белых
рук с длинными кистями и тонкими
пальцами музыканта.
Был он мохнатенький, носил курчавую бородку, шея его была расшита колечками темных волос, и даже на кистях
рук, на сгибах
пальцев росли кустики темной шерсти.
Молча сунув
руку товарищу, он помотал ею в воздухе и неожиданно, но не смешно отдал Лидии честь, по-солдатски приложив
пальцы к фуражке. Закурил папиросу, потом спросил Лидию, мотнув головою на пожар заката...
Клим подошел к дяде, поклонился, протянул
руку и опустил ее: Яков Самгин, держа в одной
руке стакан с водой,
пальцами другой скатывал из бумажки шарик и, облизывая губы, смотрел в лицо племянника неестественно блестящим взглядом серых глаз с опухшими веками. Глотнув воды, он поставил стакан на стол, бросил бумажный шарик на пол и, пожав
руку племянника темной, костлявой
рукой, спросил глухо...
— Ну, а у вас как? Говорите громче и не быстро, я плохо слышу, хина оглушает, — предупредил он и, словно не надеясь, что его поймут, поднял
руки и потрепал
пальцами мочки своих ушей; Клим подумал, что эти опаленные солнцем темные уши должны трещать от прикосновения к ним.
Несколько смешна была ее преувеличенная чистоплотность, почти болезненное отвращение к пыли, сору, уличной грязи; прежде чем сесть, она пытливо осматривала стул, кресло, незаметно обмахивая платочком сидение; подержав в
руке какую-либо вещь, она тотчас вытирала
пальцы.
— Нет, вы подумайте, — полушепотом говорила Нехаева, наклонясь к нему, держа в воздухе дрожащую
руку с тоненькими косточками
пальцев; глаза ее неестественно расширены, лицо казалось еще более острым, чем всегда было. Он прислонился к спинке стула, слушая вкрадчивый полушепот.
— Немножко, — виновато ответил он, завертывая
палец платком, а Нехаева, погладив кисть его
руки своею, неестественно горячей, благодарно, вполголоса сказала...
— Приходите скорей, — попросила она, стискивая
руку его горячими косточками
пальцев своих. — Ведь я скоро исчезну.
Иноков, держа сигару, как свечку,
пальцем левой
руки разрубал синие спирали дыма.
— У нас есть варварская жадность к мысли, особенно — блестящей, это напоминает жадность дикарей к стеклянным бусам, — говорил Туробоев, не взглянув на Лютова, рассматривая
пальцы правой
руки своей. — Я думаю, что только этим можно объяснить такие курьезы, как вольтерианцев-крепостников, дарвинистов — поповых детей, идеалистов из купечества первой гильдии и марксистов этого же сословия.
Лютов размахивал
руками,
пальцы правой
руки мелькали, точно
пальцы глухонемого, он весь дергался, как марионетка на ниточках, и смотреть на него было противно.
Туробоев взмахнул
руками, закинул их за шею и так сжал
пальцы, что они хрустнули.
Под ветлой стоял Туробоев, внушая что-то уряднику, держа белый
палец у его носа. По площади спешно шагал к ветле священник с крестом в
руках, крест сиял, таял, освещая темное, сухое лицо. Вокруг ветлы собрались плотным кругом бабы, урядник начал расталкивать их, когда подошел поп, — Самгин увидал под ветлой парня в розовой рубахе и Макарова на коленях перед ним.
Он снова начал играть, но так своеобразно, что Клим взглянул на него с недоумением. Играл он в замедленном темпе, подчеркивая то одну, то другую ноту аккорда и, подняв левую
руку с вытянутым указательным
пальцем, прислушивался, как она постепенно тает. Казалось, что он ломал и разрывал музыку, отыскивая что-то глубоко скрытое в мелодии, знакомой Климу.
Ее розовые
руки благодатно плавали над столом, без шума перемещая посуду; казалось, что эти пышные
руки, с
пальцами, подобными сосискам, обладают силою магнита: стоит им протянуться к сахарнице или молочнику, и вещи эти уже сами дрессированно подвигаются к мягким
пальцам.
А женщина, пожав
руку его теплыми
пальцами, другой
рукой как будто сняла что-то с полы его тужурки и, спрятав за спину, сказала, широко улыбаясь...
— Ну — здравствуйте! — обратился незначительный человек ко всем. Голос у него звучный, и было странно слышать, что он звучит властно. Половина кисти левой
руки его была отломлена, остались только три
пальца: большой, указательный и средний.
Пальцы эти слагались у него щепотью, никоновским крестом. Перелистывая правой
рукой узенькие страницы крупно исписанной книги, левой он непрерывно чертил в воздухе затейливые узоры, в этих жестах было что-то судорожное и не сливавшееся с его спокойным голосом.
— Ты не понял, — сказала Лидия, строго взглянув на него, а Диомидов, закрыв лицо
руками, пробормотал сквозь
пальцы...
— Очень имеют. Особенно — мелкие и которые часто в
руки берешь. Например — инструменты: одни любят вашу
руку, другие — нет. Хоть брось. Я вот не люблю одну актрису, а она дала мне починить старинную шкатулку, пустяки починка. Не поверите: я долго бился — не мог справиться. Не поддается шкатулка. То
палец порежу, то кожу прищемлю, клеем ожегся. Так и не починил. Потому что шкатулка знала: не люблю я хозяйку ее.
С телеги, из-под нового брезента, высунулась и просительно нищенски тряслась голая по плечо
рука, окрашенная в синий и красный цвета, на одном из ее
пальцев светилось золотое кольцо.
Самгин пошел с ним. Когда они вышли на улицу, мимо ворот шагал, покачиваясь, большой человек с выпученным животом, в рыжем жилете, в оборванных, по колени, брюках, в
руках он нес измятую шляпу и, наклоня голову, расправлял ее дрожащими
пальцами. Остановив его за локоть, Макаров спросил...
Клим пораженно провожал глазами одну из телег. На нее был погружен лишний человек, он лежал сверх трупов, аккуратно положенных вдоль телеги, его небрежно взвалили вкось, почти поперек их, и он высунул из-под брезента голые, разномерные
руки; одна была коротенькая, торчала деревянно и растопырив
пальцы звездой, а другая — длинная, очевидно, сломана в локтевом сгибе; свесившись с телеги, она свободно качалась, и кисть ее, на которой не хватало двух
пальцев, была похожа на клешню рака.
— Чудовищную силу обнаруживали некоторые, — вспоминал он, сосредоточенно глядя в пустой стакан. — Ведь невозможно, Макаров, сорвать
рукою,
пальцами, кожу с черепа, не волосы, а — кожу?
Здоровая
рука его закинута под голову, и
пальцы судорожно перебирают венец золотистых волос.
Изнеженные персы с раскрашенными бородами стояли у клумбы цветов, высокий старик с оранжевой бородой и пурпурными ногтями, указывая на цветы длинным
пальцем холеной
руки, мерно, как бы читая стихи, говорил что-то почтительно окружавшей его свите.
В нескольких шагах от этой группы почтительно остановились молодцеватый, сухой и колючий губернатор Баранов и седобородый комиссар отдела художественной промышленности Григорович, который делал
рукою в воздухе широкие круги и шевелил
пальцами, точно соля землю или сея что-то. Тесной, немой группой стояли комиссары отделов, какие-то солидные люди в орденах, большой человек с лицом нехитрого мужика, одетый в кафтан, шитый золотом.
А когда подняли ее тяжелое стекло, старый китаец не торопясь освободил из рукава
руку, рукав как будто сам, своею силой, взъехал к локтю, тонкие, когтистые
пальцы старческой, железной
руки опустились в витрину, сковырнули с белой пластинки мрамора большой кристалл изумруда, гордость павильона, Ли Хунг-чанг поднял камень на уровень своего глаза, перенес его к другому и, чуть заметно кивнув головой, спрятал
руку с камнем в рукав.
— Вот — смотрите, — говорил он, подняв
руки свои к лицу Самгина, показывая ему семь
пальцев: — Семь нот, ведь только семь, да? Но — что же сделали из них Бетховен, Моцарт, Бах? И это — везде, во всем: нам дано очень мало, но мы создали бесконечно много прекрасного.
Старик поднял
руку над плечом своим, четыре
пальца сжал в кулак, а большим указал за спину...
Тонкие
руки с кистями темных
пальцев двигались округло, легко, расписанное лицо ласково морщилось, шевелились белые усы, и за стеклами очков серенькие зрачки напоминали о жемчуге риз на иконах.
Но, подняв
руку с вытянутым указательным
пальцем, он благосклонно прибавил...
Иноков вздохнул, оглянулся и
пальцами обеих
рук вытер глаза; лицо его, потеряв обычное выражение хмурости, странно обмякло.
Большой, бородатый человек, удивительно пыльный, припадая на одну ногу, свалился в двух шагах от Самгина, крякнул, достал
пальцами из волос затылка кровь, стряхнул ее с
пальцев на землю и, вытирая
руку о передник, сказал ровным голосом, точно вывеску прочитал...
Подошел Иноков, левая
рука его обмотана платком, зубами и
пальцами правой он пытался завязать на платке узел, это не удавалось ему...
— Меня один человек хотел колом ударить, вырвал кол и занозил себе
руку между
пальцами, — здоровенная заноза, мне же пришлось ее вытаскивать… у дурака.
Комната наполнилась шумом отодвигаемых стульев, в углу вспыхнул огонек спички, осветив кисть
руки с длинными
пальцами, испуганной курицей заклохтала какая-то барышня, — Самгину было приятно смятение, вызванное его словами. Когда он не спеша, готовясь рассказать страшное, обошел сад и двор, — из флигеля шумно выбегали ученики Спивак; она, стоя у стола, звенела абажуром, зажигая лампу, за столом сидел старик Радеев, барабаня
пальцами, покачивая головой.
— Крестьянин? — вздохнул ротмистр, и, подняв
руку, грозя
пальцем, он выдвинул нижнюю челюсть так, что густейшая борода его поднялась почти горизонтально. И, наклонясь к Самгину через стол, он иронически продекламировал...
Это вышло так глупо, что Самгин не мог сдержать улыбку, а ротмистр писал
пальцем одной
руки затейливые узоры, а другою, схватив бороду, выжимал из нее все более курьезные слова...
Он — в углу, слева от окна, плотно занавешенного куском темной материи, он вскакивает со стула, сжав кулаки, разгребает
руками густой воздух, грозит
пальцем в потолок, он пьянеет от своих слов, покачивается и, задыхаясь, размахнув
руками, стоит несколько секунд молча и точно распятый.
Клим Самгин внутренне усмехнулся; забавно было видеть, как рассказ Дьякона взволновал Маракуева, — он стоял среди комнаты, взбивая волосы
рукою, щелкал
пальцами другой
руки и, сморщив лицо, бормотал...
— Мы видим, что в Германии быстро создаются условия для перехода к социалистическому строю, без катастроф, эволюционно, — говорил Прейс, оживляясь и даже как бы утешая Самгина. — Миллионы голосов немецких рабочих, бесспорная культурность масс, огромное партийное хозяйство, — говорил он, улыбаясь хорошей улыбкой, и все потирал
руки, тонкие
пальцы его неприятно щелкали. — Англосаксы и германцы удивительно глубоко усвоили идею эволюции, это стало их органическим свойством.