Неточные совпадения
В эти минуты она прицеливалась к детям, нахмурив густые брови, плотно сжав лиловые
губы, скрестив руки и вцепившись
пальцами в костлявые плечи свои.
Мальчики ушли. Лидия осталась, отшвырнула веревки и подняла голову, прислушиваясь к чему-то. Незадолго пред этим сад был обильно вспрыснут дождем, на освеженной листве весело сверкали в лучах заката разноцветные капли. Лидия заплакала, стирая
пальцем со щек слезинки,
губы у нее дрожали, и все лицо болезненно морщилось. Клим видел это, сидя на подоконнике в своей комнате. Он испуганно вздрогнул, когда над головою его раздался свирепый крик отца Бориса...
Пообедав, он пошел в мезонин к Дронову, там уже стоял, прислонясь к печке, Макаров, пуская в потолок струи дыма, разглаживая
пальцем темные тени на верхней
губе, а Дронов, поджав ноги под себя, уселся на койке в позе портного и визгливо угрожал кому-то...
Клим подошел к дяде, поклонился, протянул руку и опустил ее: Яков Самгин, держа в одной руке стакан с водой,
пальцами другой скатывал из бумажки шарик и, облизывая
губы, смотрел в лицо племянника неестественно блестящим взглядом серых глаз с опухшими веками. Глотнув воды, он поставил стакан на стол, бросил бумажный шарик на пол и, пожав руку племянника темной, костлявой рукой, спросил глухо...
— Ну, что твой стрелок? — спросил Варавка. Выслушав ответ Клима, он недоверчиво осмотрел его, налил полный фужер вина, благочестиво выпил половину, облизал свою мясную
губу и заговорил, откинувшись на спинку стула, пристукивая
пальцем по краю стола...
— Тебе трудно живется? — тихо и дружелюбно спросил Макаров. Клим решил, что будет значительнее, если он не скажет ни да, ни нет, и промолчал, крепко сжав
губы. Пошли пешком, не быстро. Клим чувствовал, что Макаров смотрит на него сбоку печальными глазами. Забивая
пальцами под фуражку непослушные вихры, он тихо рассказывал...
И
пальцами на
губах он сыграл какой-то пошленький мотив.
Через час он шагал по блестящему полу пустой комнаты, мимо зеркал в простенках пяти окон, мимо стульев, чинно и скучно расставленных вдоль стен, а со стен на него неодобрительно смотрели два лица, одно — сердитого человека с красной лентой на шее и яичным желтком медали в бороде, другое — румяной женщины с бровями в
палец толщиной и брезгливо отвисшей
губою.
Самгин видел, что Маракуеву тоже скучно слушать семинарскую мудрость Дьякона, студент нетерпеливо барабанил
пальцами по столу, сложив
губы так, как будто хотел свистнуть. Варвара слушала очень внимательно, глаза ее были сдвинуты в сторону философа недоверчиво и неприязненно. Она шепнула Климу...
Клим сел рядом с Варварой, она, сложив
пальцы щипчиками, достала из коробки на коленях ее конфетку, поднесла ее к
губам Самгина, шепнула...
Закурив папиросу, она долго махала пред лицом своим спичкой, не желавшей угаснуть, отблески огонька блестели на стеклах ее пенсне. А когда спичка нагрела ей
пальцы, женщина, бросив ее в пепельницу, приложила
палец к
губам, как бы целуя его.
— Должны следить, — сказал маленький человек не только уверенно, а даже как будто требовательно. Он достал чайной ложкой остаток варенья со дна стакана, съел его, вытер
губы платком и с неожиданным ехидством, которое очень украсило его лицо сыча, спросил, дотронувшись
пальцем до груди Самгина...
Тугое лицо ее лоснилось радостью, и она потягивала воздух носом, как бы обоняя приятнейший запах. На пороге столовой явился Гогин, очень искусно сыграл на
губах несколько тактов марша, затем надул одну щеку, подавил ее
пальцем, и из-под его светленьких усов вылетел пронзительный писк. Вместе с Гогиным пришла девушка с каштановой копной небрежно перепутанных волос над выпуклым лбом; бесцеремонно глядя в лицо Клима золотистыми зрачками, она сказала...
— А — кровью пахнет? — шевеля ноздрями, сказала Анфимьевна, и прежде, чем он успел остановить ее, мягко, как перина, ввалилась в дверь к Варваре. Она вышла оттуда тотчас же и так же бесшумно, до локтей ее руки были прижаты к бокам, а от локтей подняты, как на иконе Знамения Абалацкой богоматери, короткие, железные
пальцы шевелились,
губы ее дрожали, и она шипела...
Кричал он на Редозубова, который, сидя в углу и, как всегда, упираясь руками в колена, смотрел на него снизу вверх, пошевеливая бровями и
губами, покрякивая; Берендеев тоже наскакивал на него, как бы желая проткнуть лоб Редозубова
пальцем...
Говоря, Кутузов постукивал
пальцем левой руки по столу, а
пальцами правой разминал папиросу, должно быть, слишком туго набитую. Из нее на стол сыпался табак, патрон, брезгливо оттопырив нижнюю
губу, следил за этой операцией неодобрительно. Когда Кутузов размял папиросу, патрон, вынув платок, смахнул табак со стола на колени себе. Кутузов с любопытством взглянул на него, и Самгину показалось, что уши патрона покраснели.
Туробоев вытирал платком красные
пальцы. Лицо у него дико ощетинилось, острая бородка торчала почти горизонтально, должно быть, он закусил
губу. Взглянув на Клима, он громко закричал...
У него было круглое лицо в седой, коротко подстриженной щетине, на верхней
губе щетина — длиннее, чем на подбородке и щеках,
губы толстые и такие же толстые уши, оттопыренные теплым картузом. Под густыми бровями — мутновато-серые глаза. Он внимательно заглянул в лицо Самгина, осмотрел рябого, его жену, вынул из кармана толстого пальто сверток бумаги, развернул, ощупал, нахмурясь,
пальцами бутерброд и сказал...
Смуглое лицо ее стало неподвижно, шевелились только детски пухлые
губы красивого рта. Говорила она сердито, ломким голосом, с неожиданными выкриками,
пальцы ее судорожно скользили по дуге спинки стула, тело выпрямлялось, точно она росла.
Он замолчал, поднял к
губам стакан воды, но, сделав правой рукой такое движение, как будто хотел окунуть в воду
палец, — поставил стакан на место и продолжал более напряженно, даже как бы сердито, но и безнадежно...
Пред глазами плавало серое лицо, с кривенькой усмешкой тонких, темных
губ, указательный
палец, касавшийся пола.
В лицо Самгина смотрели, голубовато улыбаясь, круглые, холодненькие глазки, брезгливо шевелилась толстая нижняя
губа, обнажая желтый блеск золотых клыков, пухлые
пальцы правой руки играли платиновой цепочкой на животе, указательный
палец левой беззвучно тыкался в стол. Во всем поведении этого человека, в словах его, в гибкой игре голоса было что-то обидно несерьезное. Самгин сухо спросил...
Жесткие волосы учителя, должно быть, поредели, они лежали гладко, как чепчик, под глазами вздуты синеватые пузыри, бритые щеки тоже пузырились, он часто гладил щеки и нос пухлыми
пальцами левой руки, а правая непрерывно подносила к толстым
губам варенье, бисквиты, конфекты.
Поручик Петров ослепленно мигнул, чмокнул и, растянув толстые
губы широкой улыбкой, протягивая Самгину руку с короткими
пальцами, одобрительно, даже с радостью просипел...
— Разве? — шутливо и громко спросил Спивак, настраивая балалайку. Самгин заметил, что солдаты смотрят на него недружелюбно, как на человека, который мешает. И особенно пристально смотрели двое: коренастый, толстогубый, большеглазый солдат с подстриженными усами рыжего цвета, а рядом с ним прищурился и закусил
губу человек в синей блузе с лицом еврейского типа. Коснувшись
пальцем фуражки, Самгин пошел прочь, его проводил возглас...
Самгин привстал на
пальцах ног, вытянулся и через головы людей увидал: прислонясь к стене, стоит высокий солдат с забинтованной головой, с костылем под мышкой, рядом с ним — толстая сестра милосердия в темных очках на большом белом лице, она молчит, вытирая
губы углом косынки.