Неточные совпадения
Его длинные
ноги не сгибаются, длинные руки с кривыми
пальцами шевелятся нехотя, неприятно, он одет всегда в длинный, коричневый сюртук, обут в бархатные сапоги на меху и на мягких подошвах.
Пообедав, он пошел в мезонин к Дронову, там уже стоял, прислонясь к печке, Макаров, пуская в потолок струи дыма, разглаживая
пальцем темные тени на верхней губе, а Дронов, поджав
ноги под себя, уселся на койке в позе портного и визгливо угрожал кому-то...
В августе, хмурым вечером, возвратясь с дачи, Клим застал у себя Макарова; он сидел среди комнаты на стуле, согнувшись, опираясь локтями о колени, запустив
пальцы в растрепанные волосы; у
ног его лежала измятая, выгоревшая на солнце фуражка. Клим отворил дверь тихо, Макаров не пошевелился.
Сложив щепотью тоненькие, острые
пальцы, тыкала ими в лоб, плечи, грудь Клима и тряслась, едва стоя на
ногах, быстро стирая ладонью слезы с лица.
Стремительные глаза Лютова бегали вокруг Самгина, не в силах остановиться на нем, вокруг дьякона, который разгибался медленно, как будто боясь, что длинное тело его не уставится в комнате. Лютов обожженно вертелся у стола, теряя туфли с босых
ног; садясь на стул, он склонялся головою до колен, качаясь, надевал туфлю, и нельзя было понять, почему он не падает вперед, головою о пол. Взбивая
пальцами сивые волосы дьякона, он взвизгивал...
Еще две-три встречи с дьяконом, и Клим поставил его в ряд с проповедником о трех
пальцах, с человеком, которому нравится, когда «режут правду», с хромым ловцом сома, с дворником, который нарочно сметал пыль и сор улицы под
ноги арестантов, и озорниковатым старичком-каменщиком.
Большой, бородатый человек, удивительно пыльный, припадая на одну
ногу, свалился в двух шагах от Самгина, крякнул, достал
пальцами из волос затылка кровь, стряхнул ее с
пальцев на землю и, вытирая руку о передник, сказал ровным голосом, точно вывеску прочитал...
После обеда в комнате Клима у стены столбом стоял Дмитрий, шевелил
пальцами в карманах брюк и, глядя под
ноги себе, неумело пытался выяснить что-то.
В зеркале Самгин видел, что музыку делает в углу маленький черный человечек с взлохмаченной головой игрушечного чертика; он судорожно изгибался на стуле, хватал клавиши длинными
пальцами, точно лапшу месил, музыку плохо слышно было сквозь топот и шарканье
ног, смех, крики, говор зрителей; но был слышен тревожный звон хрустальных подвесок двух люстр.
— Шш! — зашипел Лютов, передвинув саблю за спину, где она повисла, точно хвост. Он стиснул зубы, на лице его вздулись костяные желваки, пот блестел на виске, и левая
нога вздрагивала под кафтаном. За ним стоял полосатый арлекин, детски положив подбородок на плечо Лютова, подняв руку выше головы, сжимая и разжимая
пальцы.
Стоял он, широко раздвинув
ноги, засунув большие
пальцы рук за пояс, выпятив обширный живот, молча двигал челюстью, и редкая, толстоволосая борода его неприятно шевелилась.
— Позвольте однако! — возмущенно воскликнул человек с забинтованной
ногою и палкой в руке. Поярков зашипел на него, а Дьякон, протянув к нему длинную руку с растопыренными
пальцами, рычал...
«И это жизнь», — мысленно воскликнул он, согнувшись, возясь с
ногой, выпачкал
пальцы и, глядя на них, увидел раздавленного Диомидова, услышал его крик...
Засовывая
палец за воротник рубахи, он крутил шеей, освобождая кадык, дергал галстук с крупной в нем жемчужиной, выставлял вперед то одну, то другую
ногу, — он хотел говорить и хотел, чтоб его слушали. Но и все тоже хотели говорить, особенно коренастый старичок, искусно зачесавший от правого уха к левому через голый череп несколько десятков волос.
Песня мешала уснуть, точно зубная боль, еще не очень сильная, но грозившая разыграться до мучительной. Самгин спустил
ноги с нар, осторожно коснулся деревянного пола и зашагал по камере, ступая на
пальцы, как ходят по тонкому слою льда или по непрочной, гибкой дощечке через грязь.
Было почти приятно смотреть, как Иван Дронов, в кургузенькой визитке и соломенной шляпе, спрятав руки в карманы полосатых брюк, мелкими шагами бегает полчаса вдоль стены, наклонив голову, глядя под
ноги себе, или вдруг, точно наткнувшись на что-то, остановится и щиплет
пальцами светло-рыжие усики.
Он быстро выпил стакан чаю, закурил папиросу и прошел в гостиную, — неуютно, не прибрано было в ней. Зеркало мельком показало ему довольно статную фигуру человека за тридцать лет, с бледным лицом, полуседыми висками и негустой острой бородкой. Довольно интересное и даже как будто новое лицо. Самгин оделся, вышел в кухню, — там сидел товарищ Яков, рассматривая синий ноготь на большом
пальце голой
ноги.
— Постарел, больше, чем надо, — говорила она, растягивая слова певуче, лениво; потом, крепко стиснув руку Самгина горячими
пальцами в кольцах и отодвинув его от себя, осмотрев с головы до
ног, сказала: — Ну — все же мужчина в порядке! Сколько лет не видались? Ох, уж лучше не считать!
— Сегодня — пою! Ой, Клим, страшно! Ты придешь? Ты — речи народу говорил? Это тоже страшно? Это должно быть страшнее, чем петь! Я
ног под собою не слышу, выходя на публику, холод в спине, под ложечкой — тоска! Глаза, глаза, глаза, — говорила она, тыкая
пальцем в воздух. — Женщины — злые, кажется, что они проклинают меня, ждут, чтоб я сорвала голос, запела петухом, — это они потому, что каждый мужчина хочет изнасиловать меня, а им — завидно!
Мужик с чугунными
ногами проворчал, ковыряя
пальцем гнилую ступень...
«Посмотрим, как делают религию на заводе искусственных минеральных вод! Но — как же я увижу?» Подвинув
ногу по мягкому на полу, он уперся ею в стену, а пошарив по стене рукою, нашел тряпочку, пошевелил ее, и пред глазами его обнаружилась продолговатая, шириною в
палец, светлая полоска.
Дуняша положила руку Лютова на грудь его, но рука снова сползла и
палец коснулся паркета. Упрямство мертвой руки не понравилось Самгину, даже заставило его вздрогнуть. Макаров молча оттеснил Алину в угол комнаты, ударом
ноги открыл там дверь, сказал Дуняше: «Иди к ней!» — и обратился к Самгину...
Крик и плач раздражали Самгина, запах, становясь все тяжелее, затруднял дыхание, но всего мучительнее было ощущать, как холод жжет
ноги,
пальцы сжимались, точно раскаленными клещами.