Неточные совпадения
Нестор Катин носил косоворотку, подпоясанную узеньким ремнем, брюки заправлял за сапоги, волосы стриг в кружок «à la мужик»; он был похож на мастерового, который
хорошо зарабатывает и любит жить весело. Почти каждый вечер к нему приходили серьезные, задумчивые люди. Климу казалось, что все они
очень горды и чем-то обижены. Пили чай, водку, закусывая огурцами, колбасой и маринованными грибами, писатель как-то странно скручивался, развертывался, бегал по комнате и говорил...
Из всего остренького, что он усвоил в афоризмах Варавки, размышлениях Томилина, он сплетал
хорошо закругленные фразы, произнося их с улыбочкой человека, который не
очень верит словам.
— Мы — друзья, — продолжал Макаров, и глаза его благодарно улыбались. — Не влюблены, но —
очень близки. Я ее любил, но — это перегорело. Страшно
хорошо, что я полюбил именно ее, и
хорошо, что это прошло.
— Как все это странно… Знаешь — в школе за мной ухаживали настойчивее и больше, чем за нею, а ведь я рядом с нею почти урод. И я
очень обижалась — не за себя, а за ее красоту. Один… странный человек, Диомидов, непросто — Демидов, а — Диомидов, говорит, что Алина красива отталкивающе. Да, так и сказал. Но… он человек необыкновенный, его
хорошо слушать, а верить ему трудно.
— Один естественник, знакомый мой,
очень даровитый парень, но — скотина и альфонс, — открыто живет с богатой, старой бабой, —
хорошо сказал: «Мы все живем на содержании у прошлого». Я как-то упрекнул его, а он и — выразился. Тут, брат, есть что-то…
«Дурачок», — думал он, спускаясь осторожно по песчаной тропе. Маленький, но
очень яркий осколок луны прорвал облака; среди игол хвои дрожал серебристый свет, тени сосен собрались у корней черными комьями. Самгин шел к реке, внушая себе, что он чувствует честное отвращение к мишурному блеску слов и
хорошо умеет понимать надуманные красоты людских речей.
Среднего роста,
очень стройный, Диомидов был одет в черную блузу, подпоясан широким ремнем; на ногах какие-то беззвучные,
хорошо вычищенные сапоги. Клим заметил, что раза два-три этот парень, взглянув на него, каждый раз прикусывал губу, точно не решаясь спросить о чем-то.
Клим Самгин думал, что было бы
хорошо, если б кто-то
очень внушительный, даже — страшный крикнул на этих людей...
По привычке,
хорошо усвоенной им, Самгин осторожно высказывал свои мнения, но на этот раз, предчувствуя, что может услышать нечто
очень ценное, он сказал неопределенно, с улыбкой...
Были часы, когда Климу казалось, что он нашел свое место, свою тропу. Он жил среди людей, как между зеркал, каждый человек отражал в себе его, Самгина, и в то же время
хорошо показывал ему свои недостатки. Недостатки ближних
очень укрепляли взгляд Клима на себя как на человека умного, проницательного и своеобразного. Человека более интересного и значительного, чем сам он, Клим еще не встречал.
— Волновались вы? Нет? Это —
хорошо. А я вот
очень кипятился, когда меня впервые щупали. И, признаться надо, потому кипятился, что немножко струсил.
— Так это было тяжко, так несчастно… Ну, —
хорошо, говорю,
хорошо, уходите! А утром — сама ушла. Он спал еще, оставила ему записку. Как в благонравном английском романе.
Очень глупо и трогательно.
— Он имел
очень хороший организм, но немножко усердный пил красное вино и ел жирно. Он не хотел
хорошо править собой, как крестьянин, который едет на чужой коне.
Это
очень развеселило Самгиных, и вот с этого дня Иван Петрович стал для них домашним человеком, прижился, точно кот. Он обладал редкой способностью не мешать людям и
хорошо чувствовал минуту, когда его присутствие становилось лишним. Если к Самгиным приходили гости, Митрофанов немедленно исчезал, даже Любаша изгоняла его.
Он знал каждое движение ее тела, каждый вздох и стон, знал всю, не
очень богатую, игру ее лица и был убежден, что
хорошо знает суетливый ход ее фраз, которые она не
очень осторожно черпала из модной литературы и часто беспомощно путалась в них, впадая в смешные противоречия.
Черты лица были мелки и не
очень подвижны, но казалось, что неподвижна кожа,
хорошо дисциплинированная постоянным напряжением какой-то большой, сердечной думы.
Варвара — чужой человек. Она живет своей, должно быть,
очень легкой жизнью. Равномерно благодушно высмеивает идеалистов, материалистов. У нее выпрямился рот и окрепли губы, но слишком ясно, что ей уже за тридцать. Она стала много и вкусно кушать. Недавно дешево купила на аукционе партию книжной бумаги и
хорошо продала ее.
— Нет, не знаю, — ответил Самгин, чувствуя, что на висках его выступил пот, а глаза сохнут. — Я даже не знал, что, собственно, она делает? В технике? Пропагандистка? Она вела себя со мной
очень конспиративно. Мы редко беседовали о политике. Но она
хорошо знала быт, а я весьма ценил это. Мне нужно для книги.
Это было сделано удивительно быстро и несерьезно, не так, как на том берегу; Самгин, сбоку,
хорошо видел, что штыки торчали неровно, одни — вверх, другие — ниже, и
очень мало таких, которые, не колеблясь, были направлены прямо в лица людей.
— Тут, знаешь, убивали, — сказала она
очень оживленно. В зеленоватом шерстяном платье, с волосами, начесанными на уши, с напудренным носом, она не стала привлекательнее, но оживление все-таки прикрашивало ее. Самгин видел, что это она понимает и ей нравится быть в центре чего-то. Но он
хорошо чувствовал за радостью жены и ее гостей — страх.
—
Хорошо, брат Захарий, — сказала она. Захарий разогнулся, был он высокий, узкоплечий, немного сутулый, лицо неподвижное,
очень бледное — в густой, черной бороде.
—
Хорошо, — обещал Самгин. — Она…
очень умная?
На другой же день он взялся за дело утверждения Турчанинова в правах наследства; ему помогали в этом какие-то тайные силы, — он кончил дело
очень быстро и
хорошо заработал на нем.
— Я думаю, это —
очень по-русски, — зубасто улыбнулся Крэйтон. — Мы, британцы,
хорошо знаем, где живем и чего хотим. Это отличает нас от всех европейцев. Вот почему у нас возможен Кромвель, но не было и никогда не будет Наполеона, вашего царя Петра и вообще людей, которые берут нацию за горло и заставляют ее делать шумные глупости.
— Даже с друзьями — ссорятся, если живут близко к ним. Германия — не друг вам, а
очень завистливый сосед, и вы будете драться с ней. К нам, англичанам, у вас неправильное отношение. Вы могли бы
хорошо жить с нами в Персии, Турции.
— Так
очень многое кончается в жизни. Один человек в Ливерпуле обнял свою невесту и выколол булавкой глаз свой, — это его не
очень огорчило. «Меня
хорошо кормит один глаз», — сказал он, потому что был часовщик. Но невеста нашла, что одним глазом он может оценить только одну половинку ее, и не согласилась венчаться. — Он еще раз вздохнул и щелкнул языком: — По-русски это — прилично, но, кажется, неинтересно…
«Красива, умела одеться, избалована вниманием мужчин. Книжной мудростью не
очень утруждала себя. Рациональна. Правильно оценила отца и
хорошо выбрала друга, — Варавка был наиболее интересный человек в городе. И — легко “делал деньги”»…
Самгин, насыщаясь и внимательно слушая, видел вдали, за стволами деревьев, медленное движение бесконечной вереницы экипажей, в них яркие фигуры нарядных женщин, рядом с ними покачивались всадники на красивых лошадях; над мелким кустарником в сизоватом воздухе плыли головы пешеходов в соломенных шляпах, в котелках, где-то далеко оркестр отчетливо играл «Кармен»; веселая задорная музыка
очень гармонировала с гулом голосов, все было приятно пестро, но не резко, все празднично и красиво, как
хорошо поставленная опера.
Самгин сидел на крайнем стуле у прохода и
хорошо видел пред собою пять рядов внимательных затылков женщин и мужчин. Люди первых рядов сидели не
очень густо, разделенные пустотами, за спиною Самгина их было еще меньше. На хорах не более полусотни безмолвных.
Он снова захохотал, Дронов. А Клим Иванович Самгин, пользуясь паузой, попытался найти для Дронова еще несколько ценных фраз, таких, которые не могли бы вызвать спора. Но необходимые фразы не являлись, и думать о Дронове, определять его отношение к прочитанному — не хотелось. Было бы
хорошо, если б этот пошляк и нахал ушел, провалился сквозь землю, вообще — исчез и, если можно, навсегда. Его присутствие мешало созревать каким-то
очень важным думам Самгина о себе.
Ты знаешь, что я относилась к тебе
хорошо,
очень дружественно и открыто, но вижу, что стала не нужна тебе и ты нисколько не уважаешь меня.
Наполненное шумом газет, спорами на собраниях, мрачными вестями с фронтов, слухами о том, что царица тайно хлопочет о мире с немцами, время шло стремительно, дни перескакивали через ночи с незаметной быстротой, все более часто повторялись слова — отечество, родина, Россия, люди на улицах шагали поспешнее, тревожней, становились общительней, легко знакомились друг с другом, и все это
очень и по-новому волновало Клима Ивановича Самгина. Он
хорошо помнил, когда именно это незнакомое волнение вспыхнуло в нем.