Неточные совпадения
Борис бегал в рваных рубашках, всклоченный, неумытый. Лида
одевалась хуже Сомовых, хотя
отец ее был богаче доктора. Клим все более ценил дружбу девочки, — ему нравилось молчать, слушая ее милую болтовню, — молчать, забывая о своей обязанности говорить умное, не детское.
«Красива, умела
одеться, избалована вниманием мужчин. Книжной мудростью не очень утруждала себя. Рациональна. Правильно оценила
отца и хорошо выбрала друга, — Варавка был наиболее интересный человек в городе. И — легко “делал деньги”»…
Отец не баловал меня деньгами, требовал только, чтоб я
одевался чисто.
У Охони даже сердце упало, когда она увидала воеводских «приставов»: надо было сейчас же бежать из города, а теперь воевода опомнился и опять посадит батю в темницу. Она помогала
отцу одеваться, а сама была ни жива ни мертва, даже зубы чокали, точно в трясовице.
Неточные совпадения
Она быстро
оделась, сошла вниз и решительными шагами вошла в гостиную, где, по обыкновению, ожидал ее кофе и Сережа с гувернанткой. Сережа, весь в белом, стоял у стола под зеркалом и, согнувшись спиной и головой, с выражением напряженного внимания, которое она знала в нем и которым он был похож на
отца, что-то делал с цветами, которые он принес.
— Верочка,
одевайся, да получше. Я тебе приготовила суприз — поедем в оперу, я во втором ярусе взяла билет, где все генеральши бывают. Все для тебя, дурочка. Последних денег не жалею. У отца-то, от расходов на тебя, уж все животы подвело. В один пансион мадаме сколько переплатили, а фортопьянщику-то сколько! Ты этого ничего не чувствуешь, неблагодарная, нет, видно, души-то в тебе, бесчувственная ты этакая!
При этом необходимо сказать, что Карл Иванович, пребезобразнейший из смертных, был страшный волокита, считал себя Ловласом,
одевался с претензией и носил завитую золотисто-белокурую накладку. Все это, разумеется, давно было взвешено и оценено моим
отцом.
Но
отец беспрестанно торопил, и мы,
одевшись, почти бегом побежали на пристань: красная заря горела сквозь серое небо и предвещала сильный ветер.
Невозможно стало для меня все это слышать и не видеть, и с помощью
отца, слез и горячих убеждений выпросил я позволенье у матери,
одевшись тепло, потому что дул сырой и пронзительный ветер, посидеть на крылечке, выходившем в сад, прямо над Бугурусланом.