Неточные совпадения
Однако не совсем обычное имя ребенка с первых
же дней жизни заметно подчеркнуло его.
— Ну, что
же, какие
же у вас в гимназии кружки? — слышал Клим и, будучи плохо осведомленным, неуверенно,
однако почтительно, как Ржиге, отвечал...
Как-то в праздник, придя к Варваре обедать, Самгин увидал за столом Макарова. Странно было видеть, что в двуцветных вихрах медика уже проблескивают серебряные нити, особенно заметные на висках. Глаза Макарова глубоко запали в глазницы,
однако он не вызывал впечатления человека нездорового и преждевременно стареющего. Говорил он все о том
же — о женщине — и, очевидно, не мог уже говорить ни о чем другом.
Однако чувства его были противоречивы, он не мог подавить сознания, что жестоко и, конечно, незаслуженно оскорблен, а в то
же время думал...
— Конечно, если это войдет в привычку — стрелять, ну, это — плохо, — говорил он, выкатив глаза. — Тут, я думаю, все-таки сокрыта опасность, хотя вся жизнь основана на опасностях.
Однако ежели молодые люди пылкого характера выламывают зубья из гребня — чем
же мы причешемся? А нам, Варвара Кирилловна, причесаться надо, мы — народ растрепанный, лохматый. Ах, господи! Уж я-то знаю, до чего растрепан человек…
— Да здравствует свобода! — мрачно, угрожающе пропел писатель, и вслед за ним каждый из певцов, снова фальшивя, разноголосо повторил эти слова. Получился хаотический пучок звуков, которые
однако все
же слились в негромкий, разочарованный и жалобный вой. Так
же растрепанно и разочарованно были пропеты слова «учредительный собор».
«Но ведь ты тоже убил», — хотелось сказать Самгину,
однако он промолчал, пристально разглядывая благообразное, прежде сытое, тугое, а теперь осунувшееся лицо Николая; волосы небогатой, но раньше волнистой бороды его странно обвисли и как-то выпрямились. И все тем
же строгим голосом он говорил...
— Мы — бога во Христе отрицаемся, человека
же — признаем! И был он, Христос, духовен человек,
однако — соблазнил его Сатана, и нарек он себя сыном бога и царем правды. А для нас — несть бога, кроме духа! Мы — не мудрые, мы — простые. Мы так думаем, что истинно мудр тот, кого люди безумным признают, кто отметает все веры, кроме веры в духа. Только дух — сам от себя, а все иные боги — от разума, от ухищрений его, и под именем Христа разум
же скрыт, — разум церкви и власти.
— Слышите? — подхватил Бердников. — В эстеты произвел меня. А то — нигилистом ругает.
Однако чем
же я виноват, ежели у нас свобода-то мысли именно к празднословию сводится и больше никуда? Нуте-ко, скажите, где у нас свободная-то мысль образцово дана? Чаадаев? Бакунин и Кропоткин? Герцен, Киреевский, Данилевский и другие этого гнезда?
Вспомнилось, как однажды у Прейса Тагильский холодно и жестко говорил о государстве как органе угнетения личности, а когда Прейс докторально сказал ему: «Вы шаржируете» — он ответил небрежно: «Это история шаржирует». Стратонов сказал: «Ирония ваша — ирония нигилиста». Так
же небрежно Тагильский ответил и ему: «Ошибаетесь, я не иронизирую.
Однако нахожу, что человек со вкусом к жизни не может прожевать действительность, не сдобрив ее солью и перцем иронии. Учит — скепсис, а оптимизм воспитывает дураков».
— Этот, иногда, ничего, интересный, но тоже очень кричит. Тоже, должно быть, злой. И женщин не умеет писать. Видно, что любит, а не умеет…
Однако — что
же это Иван? Пойду, взгляну…
«Конечно, это — другие люди, — напомнил он себе, но тотчас
же подумал: —
Однако с какой-то стороны они, пожалуй, интереснее. Чем? Ближе к обыденной жизни?»
— Важный ты стал, значительная персона, — вздохнул Дронов. — Нашел свою тропу… очевидно. А я вот все болтаюсь в своей петле. Покамест — широка, еще не давит.
Однако беспокойно. «Ты на гору, а черт — за ногу». Тоська не отвечает на письма — в чем дело? Ведь — не бежала
же? Не умерла?
— Значит, я — гость. И все мы, братцы, гости. Так. Ну, а — какое
же угощение нам? Гости —
однако — не нищие, верно? Мы — нищие? Никогда! Сами подаем нищим, ежели копейка есть. Мы — рабочие, рабочая сила… Вот нас угощают войной…
—
Однако не каждого подозревают в шпионстве, — сухо сказал Самгин и — помимо желания — так
же сухо добавил: — Я знал его, когда он был товарищем прокурора.
А о земном заточении, о том, что «смерть шатается по свету» и что мы под солнцем «плененные звери», — об этом, знаете, обо всем Федор Сологуб пишет красивее вас,
однако так
же неубедительно.
— Большой, волосатый, рыжий, горластый, как дьякон, с бородой почти до пояса, с глазами быка и такой
же силой, эдакое, знаешь, сказочное существо. Поссорится с отцом, старичком пудов на семь, свяжет его полотенцами, втащит по лестнице на крышу и, развязав, посадит верхом на конек. Пьянствовал, разумеется.
Однако — умеренно. Там все пьют, больше делать нечего. Из трех с лишком тысяч населения только пятеро были в Томске и лишь один знал, что такое театр, вот как!
Месяца четыре все шло как нельзя лучше. Григорий Александрович, я уж, кажется, говорил, страстно любил охоту: бывало, так его в лес и подмывает за кабанами или козами, — а тут хоть бы вышел за крепостной вал. Вот,
однако же, смотрю, он стал снова задумываться, ходит по комнате, загнув руки назад; потом раз, не сказав никому, отправился стрелять, — целое утро пропадал; раз и другой, все чаще и чаще… «Нехорошо, — подумал я, — верно, между ними черная кошка проскочила!»
Неточные совпадения
Городничий. Я сам, матушка, порядочный человек.
Однако ж, право, как подумаешь, Анна Андреевна, какие мы с тобой теперь птицы сделались! а, Анна Андреевна? Высокого полета, черт побери! Постой
же, теперь
же я задам перцу всем этим охотникам подавать просьбы и доносы. Эй, кто там?
Анна Андреевна. Где идет? У тебя вечно какие-нибудь фантазии. Ну да, идет. Кто
же это идет? Небольшого роста… во фраке… Кто ж это? а? Это,
однако ж, досадно! Кто ж бы это такой был?
— //
Однако знать желательно — // Каким
же колдовством // Мужик над всей округою // Такую силу взял?»
Дворовый, что у барина // Стоял за стулом с веткою, // Вдруг всхлипнул! Слезы катятся // По старому лицу. // «Помолимся
же Господу // За долголетье барина!» — // Сказал холуй чувствительный // И стал креститься дряхлою, // Дрожащею рукой. // Гвардейцы черноусые // Кисленько как-то глянули // На верного слугу; //
Однако — делать нечего! — // Фуражки сняли, крестятся. // Перекрестились барыни. // Перекрестилась нянюшка, // Перекрестился Клим…
Его послушать надо бы, //
Однако вахлаки // Так обозлились, не дали // Игнатью слова вымолвить, // Особенно Клим Яковлев // Куражился: «Дурак
же ты!..» // — А ты бы прежде выслушал… — // «Дурак
же ты…» // — И все-то вы, // Я вижу, дураки!