Неточные совпадения
Создавший себе в семидесятых годах славу идеализацией
крестьянства, этот литератор, хотя и не ярко талантливый, возбуждал искреннейший восторг читателей лиризмом своей любви и веры в народ.
— Нам необходима борьба за свободу борьбы, за право отстаивать человеческие права, — говорит Маракуев: разрубая воздух ребром ладони. — Марксисты утверждают, что
крестьянство надобно загнать на фабрики, переварить в фабричном котле…
— Взгляд — вредный. Стачки последних лет убеждают нас, что рабочие — сила, очень хорошо чувствующая свое значение. Затем — для них готова идеология, оружие, которого нет у буржуазии и
крестьянства.
— Вот — видите? — мягко, уговаривающим тоном спрашивал он. — Чего же стоит ваше чисто экономическое движение рабочих, руководимых не вами, а жандармами, чего оно стоит в сравнении с этим стихийным порывом
крестьянства к социальной справедливости?
—
Крестьянство захлестнет вас, как сусликов.
— Фанатизм! Аввакумовщина! Баварское
крестьянство доказало… Деревенский социализм Италии…
И ежедневно кто-нибудь с чувством ужаса или удовольствия кричал о разгромах
крестьянством помещичьих хозяйств.
«В сущности, есть много оснований думать, что именно эти люди — основной материал истории, сырье, из которого вырабатывается все остальное человеческое, культурное. Они и —
крестьянство. Это — демократия, подлинный демос — замечательно живучая, неистощимая сила. Переживает все социальные и стихийные катастрофы и покорно, неутомимо ткет паутину жизни. Социалисты недооценивают значение демократии».
— Пороть надобно не его, а — вас, гражданин, — спокойно ответил ветеринар, не взглянув на того, кто сказал, да и ни на кого не глядя. — Вообще доведено
крестьянство до такого ожесточения, что не удивительно будет, если возникнет у нас крестьянская война, как было в Германии.
— Это они хватили через край, — сказала она, взмахнув ресницами и бровями. — Это — сгоряча. «Своей пустой ложкой в чужую чашку каши». Это надо было сделать тогда, когда царь заявил, что помещичьих земель не тронет. Тогда, может быть,
крестьянство взмахнуло бы руками…
Пред нами — грандиозная задача: поставить на ноги многомиллионное
крестьянство.
— И не рано ли вы говорите об успокоении, имея налицо тысячи поджогов хуторов и прочих выступлений безземельного
крестьянства против отрубников?
— Я к тому, что
крестьянство, от скудости своей, бунтует, за это его розгами порют, стреляют, в тюрьмы гонят. На это — смелость есть. А выселить лишок в Сибирь али в Азию — не хватает смелости! Вот это — нельзя понять! Как так? Бить не жалко, а переселить — не решаются? Тут, на мой мужицкий разум, политика шалит. Балует политика-то. Как скажете?
— В текстильном производстве у нас еще уцелели станки 70-х годов. В национальное имущество надо включить деревянный рабочий инвентарь
крестьянства — сохи, бороны…
— Неверно, что науки обогащают ученых. Подрядчики живут богаче профессоров, из малограмотного
крестьянства выходят богатые фабриканты и так далее. Удача в жизни — дело способностей.
— У них такая думка, чтоб всемирный народ,
крестьянство и рабочие, взяли всю власть в свои руки. Все люди: французы, немцы, финлянцы…
«…Можно думать, что стремление заставить
крестьянство и рабочих политически мыслить — это жест отчаяния честолюбивых людей. Проиграв одну ставку, хотят взять реванш».
Неточные совпадения
Влас отвечал задумчиво: // — Бахвалься! А давно ли мы, // Не мы одни — вся вотчина… // (Да… все
крестьянство русское!) // Не в шутку, не за денежки, // Не три-четыре месяца, // А целый век… да что уж тут! // Куда уж нам бахвалиться, // Недаром Вахлаки!
Да брань была тут лишняя, // А ласка непонятная: // «
Крестьянство православное!
Кого любить? надеяться //
Крестьянству на кого?
«Не сами… по родителям // Мы так-то…» — братья Губины // Сказали наконец. // И прочие поддакнули: // «Не сами, по родителям!» // А поп сказал: — Аминь! // Простите, православные! // Не в осужденье ближнего, // А по желанью вашему // Я правду вам сказал. // Таков почет священнику // В
крестьянстве. А помещики…
— Пришел я из Песочного… // Молюсь за Дему бедного, // За все страдное русское //
Крестьянство я молюсь! // Еще молюсь (не образу // Теперь Савелий кланялся), // Чтоб сердце гневной матери // Смягчил Господь… Прости! —