Неточные совпадения
И всегда нужно что-нибудь выдумывать, иначе никто из взрослых
не будет
замечать тебя и будешь жить так, как будто тебя нет или как будто ты
не Клим, а Дмитрий.
Клим
не помнил, когда именно он,
заметив, что его выдумывают, сам начал выдумывать себя, но он хорошо помнил свои наиболее удачные выдумки. Когда-то давно он спросил Варавку...
Клим довольно рано начал
замечать, что в правде взрослых есть что-то неверное, выдуманное. В своих беседах они особенно часто говорили о царе и народе. Коротенькое, царапающее словечко — царь —
не вызывало у него никаких представлений, до той поры, пока Мария Романовна
не сказала другое слово...
Вместе с тем он
замечал, что дети все откровеннее
не любят его.
Заметив, что Дронов называет голодного червя — чевряком, чреваком, чревоедом, Клим
не поверил ему. Но, слушая таинственный шепот, он с удивлением видел пред собою другого мальчика, плоское лицо нянькина внука становилось красивее, глаза его
не бегали, в зрачках разгорался голубоватый огонек радости, непонятной Климу. За ужином Клим передал рассказ Дронова отцу, — отец тоже непонятно обрадовался.
Мать нежно гладила горячей рукой его лицо. Он
не стал больше говорить об учителе, он только
заметил: Варавка тоже
не любит учителя. И почувствовал, что рука матери вздрогнула, тяжело втиснув голову его в подушку. А когда она ушла, он, засыпая, подумал: как это странно! Взрослые находят, что он выдумывает именно тогда, когда он говорит правду.
— Благородными металлами называют те из них, которые почти или совсем
не окисляются. Ты
заметь это, Клим. Благородные, духовно стойкие люди тоже
не окисляются, то есть
не поддаются ударам судьбы, несчастиям и вообще…
Но уже весною Клим
заметил, что Ксаверий Ржига, инспектор и преподаватель древних языков, а за ним и некоторые учителя стали смотреть на него более мягко. Это случилось после того, как во время большой перемены кто-то бросил дважды камнями в окно кабинета инспектора, разбил стекла и сломал некий редкий цветок на подоконнике. Виновного усердно искали и
не могли найти.
Когда приехали на каникулы Борис Варавка и Туробоев, Клим прежде всех
заметил, что Борис, должно быть, сделал что-то очень дурное и боится, как бы об этом
не узнали.
— Что сделал Борис? — спросил ее Клим. Он уже
не впервые спрашивал ее об этом, но Лидия и на этот раз
не ответила ему, а только взглянула, как на чужого. У него явилось желание спрыгнуть в сад и натрепать ей уши. Теперь, когда возвратился Игорь, она снова перестала
замечать Клима.
За три года Игорь Туробоев ни разу
не приезжал на каникулы. Лидия молчала о нем. А когда Клим попробовал заговорить с нею о неверном возлюбленном, она холодно
заметила...
Клим
заметил, что знаток обязанностей интеллигенции никогда
не ест хлебного мякиша, а только корки,
не любит табачного дыма, а водку пьет,
не скрывая отвращения к ней и как бы только по обязанности.
Его раздражали непонятные отношения Лидии и Макарова, тут было что-то подозрительное: Макаров, избалованный вниманием гимназисток, присматривался к Лидии
не свойственно ему серьезно, хотя говорил с нею так же насмешливо, как с поклонницами его, Лидия же явно и, порою, в форме очень резкой, подчеркивала, что Макаров неприятен ей. А вместе с этим Клим Самгин
замечал, что случайные встречи их все учащаются, думалось даже: они и флигель писателя посещают только затем, чтоб увидеть друг друга.
— Нам науки
не мешали, — укоризненно
заметил дядя, вздернув седую губу, и начал расспрашивать о писателе.
Клим
заметил, что с матерью его она стала говорить
не так сухо и отчужденно, как раньше, а мать тоже — мягче с нею.
Открыв глаза, она стала сбрасывать волосы, осыпавшие ее уши, щеки. В жестах ее Клим
заметил нелепую торопливость. Она злила,
не желая или
не умея познакомить его с вопросом практики, хотя Клим
не стеснялся в словах, ставя эти вопросы.
Он уже
не впервые
замечал это и с трудом скрывал от Нехаевой, что она утомляет его.
Дмитрий Самгин стукнул ложкой по краю стола и открыл рот, но ничего
не сказал, только чмокнул губами, а Кутузов, ухмыляясь, начал что-то шептать в ухо Спивак. Она была в светло-голубом, без глупых пузырей на плечах, и это гладкое, лишенное украшений платье, гладко причесанные каштановые волосы усиливали серьезность ее лица и неласковый блеск спокойных глаз. Клим
заметил, что Туробоев криво усмехнулся, когда она утвердительно кивнула Кутузову.
Он
замечал, что в нем возникают
не свойственные ему думы, образы, уподобления.
— Меня эти вопросы
не задевают, я смотрю с иной стороны и вижу: природа — бессмысленная, злая свинья! Недавно я препарировал труп женщины, умершей от родов, — голубчик мой, если б ты видел, как она изорвана, искалечена! Подумай: рыба
мечет икру, курица сносит яйцо безболезненно, а женщина родит в дьявольских муках. За что?
Клим начал рассказывать
не торопясь, осторожно выбирая слова, о музеях, театрах, о литературных вечерах и артистах, но скоро и с досадой
заметил, что говорит неинтересно, слушают его невнимательно.
Раздеваясь у себя в комнате, Клим испытывал острое недовольство. Почему он оробел? Он уже
не впервые
замечал, что наедине с Лидией чувствует себя подавленным и что после каждой встречи это чувство возрастает.
Туробоев поморщился. Алина,
заметив это, наклонилась к Лидии, прошептала ей что-то и спрятала покрасневшее лицо свое за ее плечом.
Не взглянув на нее, Лидия оттолкнула свою чашку и нахмурилась.
—
Не попал, господа! Острамился, простите Христа ради! Ошибся маленько, в головизу
метил ему, а — мимо! Понимаете вещь? Ах, отцы святые, а?
— Вы
не очень вежливы с нею, — угрюмо
заметил Клим, возмущенный бесцеремонностью Лютова по отношению к нему.
Не слушая ни Алину, ни ее, горбатенькая все таскала детей, как собака щенят. Лидия, вздрогнув, отвернулась в сторону, Алина и Макаров стали снова сажать ребятишек на ступени, но девочка,
смело взглянув на них умненькими глазами, крикнула...
Среднего роста, очень стройный, Диомидов был одет в черную блузу, подпоясан широким ремнем; на ногах какие-то беззвучные, хорошо вычищенные сапоги. Клим
заметил, что раза два-три этот парень, взглянув на него, каждый раз прикусывал губу, точно
не решаясь спросить о чем-то.
—
Не нахожу, что играет. Может быть, когда-то он усвоил все эти манеры, подчиняясь моде, но теперь это подлинное его.
Заметь — он порою говорит наивно, неумно, а все-таки над ним
не посмеешься, нет! Хорош старик! Личность!
— О революции на улице
не говорят, —
заметил Клим.
Представилось, что, если эта масса внезапно хлынет в город, — улицы
не смогут вместить напора темных потоков людей, люди опрокинут дома, растопчут их руины в пыль,
сметут весь город, как щетка
сметает сор.
— Жестокие, сатанинские слова сказал пророк Наум. Вот, юноши, куда посмотрите: кары и
мести отлично разработаны у нас, а — награды? О наградах — ничего
не знаем. Данты, Мильтоны и прочие, вплоть до самого народа нашего, ад расписали подробнейше и прегрозно, а — рай? О рае ничего нам
не сказано, одно знаем: там ангелы Саваофу осанну поют.
Диомидов поворачивался под их руками молча, покорно, но Самгин
заметил, что пустынные глаза больного
не хотят видеть лицо Макарова. А когда Макаров предложил ему выпить ложку брома, Диомидов отвернулся лицом к стене.
Уже
не один раз он
замечал, что к нему возвращается робость пред Лидией, и почти всегда вслед за этим ему хотелось резко оборвать ее, отомстить ей за то, что он робеет пред нею.
— То ли еще будет!
Заметьте: она —
не актриса,
не играет людей, а людями играет.
— Для знакомой собаки. У меня, батенька, «влеченье, род недуга» к бездомным собакам. Такой умный, сердечный зверь и —
не оценен!
Заметьте, Самгин, никто
не умеет любить человека так, как любят собаки.
— Хвалю, однакож все-таки
замечу вот что: статейка похожа на витрину гастрономического магазина: все — вкусно, а —
не для широкого потребления.
Все, что Дронов рассказывал о жизни города, отзывалось непрерывно кипевшей злостью и сожалением, что из этой злости нельзя извлечь пользу, невозможно превратить ее в газетные строки. Злая пыль повестей хроникера и отталкивала Самгина, рисуя жизнь медленным потоком скучной пошлости, и привлекала, позволяя ему видеть себя
не похожим на людей, создающих эту пошлость. Но все же он раза два
заметил Дронову...
Самгин утверждался в своем взгляде: человек есть система фраз; иногда он
замечал, что этот взгляд освещает
не всего человека, но ведь «нет правила без исключений».
Клим
заметил, что историк особенно внимательно рассматривал Томилина и даже как будто боялся его; может быть, это объяснялось лишь тем, что философ, входя в зал редакции, пригибал рыжими ладонями волосы свои, горизонтально торчавшие по бокам черепа, и,
не зная Томилина, можно было понять этот жест как выражение отчаяния...
Клим, давно
заметив эту его привычку, на сей раз почувствовал, что Дронов
не находит для историка темных красок да и говорит о нем равнодушно, без оживления, характерного во всех тех случаях, когда он мог обильно напудрить человека пылью своей злости.
— Понимаю-с! — прервал его старик очень строгим восклицанием. — Да-с, о республике! И даже — о социализме, на котором сам Иисус Христос голову… то есть который и Христу, сыну бога нашего,
не удался, как это доказано. А вы что думаете об этом,
смею спросить?
Самгин сделал это кратко и сухо; регент выслушал его,
не проявив особенного интереса, и строго
заметил...
— Ну, так что? — спросил Иноков,
не поднимая головы. — Достоевский тоже включен в прогресс и в действительность. Мерзостная штука действительность, — вздохнул он, пытаясь загнуть ногу к животу, и, наконец, сломал ее. — Отскакивают от нее люди — вы
замечаете это? Отлетают в сторону.
Лицо Инокова стало суровым, он прищурил глаза, и Клим впервые
заметил, что ресницы его красиво загнуты вверх. В речах Инокова он
не находил ничего вымышленного, даже чувствовал нечто родственное его мыслям, но думал...
Самгин пробовал убедить себя, что в отношении людей к нему как герою есть что-то глупенькое, смешное, но
не мог
не чувствовать, что отношение это приятно ему. Через несколько дней он
заметил, что на улицах и в городском саду незнакомые гимназистки награждают его ласковыми улыбками, а какие-то люди смотрят на него слишком внимательно. Он иронически соображал...
Самгин
не без удовольствия
замечал: Варваре — скучно.
Незадолго до этого дня пред Самгиным развернулось поле иных наблюдений. Он
заметил, что бархатные глаза Прейса смотрят на него более внимательно, чем смотрели прежде. Его всегда очень интересовал маленький, изящный студент,
не похожий на еврея спокойной уверенностью в себе и на юношу солидностью немногословных речей. Хотелось понять: что побуждает сына фабриканта шляп заниматься проповедью марксизма? Иногда Прейс, состязаясь с Маракуевым и другими народниками в коридорах университета, говорил очень странно...
— Из Брянска попал в Тулу. Там есть серьезные ребята. А ну-ко, думаю, зайду к Толстому? Зашел. Поспорили о евангельских
мечах. Толстой сражался тем тупым
мечом, который Христос приказал сунуть в ножны. А я — тем, о котором было сказано: «
не мир, но
меч», но против этого
меча Толстой оказался неуязвим, как воздух. По отношению к логике он весьма своенравен. Ну,
не понравились мы друг другу.
Самгин моралистически
заметил, что портить книги —
не похвально, но Маракуев беззаботно отмахнулся от него.
— Здравствуй, — сказала она тихо и безрадостно, в темных глазах ее Клим
заметил только усталость. Целуя руку ее, он пытливо взглянул на живот, но фигура Лидии была девически тонка и стройна. В сани извозчика она села с Алиной, Самгин, несколько обиженный встречей и растерявшийся, поехал отдельно, нагруженный картонками, озабоченный тем, чтоб
не растерять их.
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда
метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет!
Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать
не куды пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей с маленькими гусенками, которые так и шныряют под ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и
не завесть его? только, знаете, в таком месте неприлично… Я и прежде хотел вам это
заметить, но все как-то позабывал.
Осип (выходит и говорит за сценой).Эй, послушай, брат! Отнесешь письмо на почту, и скажи почтмейстеру, чтоб он принял без денег; да скажи, чтоб сейчас привели к барину самую лучшую тройку, курьерскую; а прогону, скажи, барин
не плотит: прогон,
мол, скажи, казенный. Да чтоб все живее, а
не то,
мол, барин сердится. Стой, еще письмо
не готово.
Городничий. Да я так только
заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения и того, что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего
не могу сказать. Да и странно говорить: нет человека, который бы за собою
не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого говорят.
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде
не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили
заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь
не спишь, стараешься для отечества,
не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?