Неточные совпадения
Учитель встречал детей молчаливой, неясной улыбкой; во всякое время дня он казался человеком только что проснувшимся. Он тотчас ложился вверх лицом на койку, койка уныло скрипела. Запустив пальцы рук в рыжие, нечесанные космы жестких и прямых волос, подняв к потолку расколотую, медную бородку,
не глядя на учеников, он спрашивал и рассказывал тихим голосом, внятными
словами, но Дронов
находил, что учитель говорит «из-под печки».
Клим шагал к дому, плечо в плечо с Дроновым, внимательно слушая, но
не удивляясь,
не сочувствуя, а Дронов все бормотал, с трудом
находя слова, выцарапывая их.
Клим взглянул на нее почти с досадой; она сказала как раз то, что он чувствовал, но для чего
не нашел еще
слов.
Маргарита говорила вполголоса, ленивенько растягивая пустые
слова, ни о чем
не спрашивая. Клим тоже
не находил, о чем можно говорить с нею. Чувствуя себя глупым и немного смущаясь этим, он улыбался. Сидя на стуле плечо в плечо с гостем, Маргарита заглядывала в лицо его поглощающим взглядом, точно вспоминая о чем-то, это очень волновало Клима, он осторожно гладил плечо ее, грудь и
не находил в себе решимости на большее. Выпили по две рюмки портвейна, затем Маргарита спросила...
Она ушла, прежде чем он успел ответить ей. Конечно, она шутила, это Клим видел по лицу ее. Но и в форме шутки ее
слова взволновали его. Откуда, из каких наблюдений могла родиться у нее такая оскорбительная мысль? Клим долго, напряженно искал в себе: являлось ли у него сожаление, о котором догадывается Лидия?
Не нашел и решил объясниться с нею. Но в течение двух дней он
не выбрал времени для объяснения, а на третий пошел к Макарову, отягченный намерением,
не совсем ясным ему.
Беседы с нею всегда утверждали Клима в самом себе, утверждали
не столько
словами, как ее непоколебимо уверенным тоном. Послушав ее, он
находил, что все, в сущности, очень просто и можно жить легко, уютно. Мать живет только собою и —
не плохо живет. Она ничего
не выдумывает.
—
Нашел кого пожалеть, — иронически подхватил Лютов, остальные трое
не обратили внимания на
слова Клима. Макаров, хмурясь, вполголоса рассказывал дьякону о катастрофе.
Впереди, на черных холмах, сверкали зубастые огни трактиров; сзади, над массой города, развалившейся по невидимой земле, колыхалось розовато-желтое зарево. Клим вдруг вспомнил, что он
не рассказал Пояркову о дяде Хрисанфе и Диомидове. Это очень смутило его: как он мог забыть? Но он тотчас же сообразил, что вот и Маракуев
не спрашивает о Хрисанфе, хотя сам же сказал, что видел его в толпе. Поискав каких-то внушительных
слов и
не найдя их, Самгин сказал...
Жалея, что
не видит лица ее, Клим тоже долго молчал, прежде чем
найти и сказать ей неглупые
слова...
Самгину казалось, что редактор говорит умно, но все-таки его словесность похожа на упрямый дождь осени и вызывает желание прикрыться зонтиком. Редактора слушали
не очень почтительно, и он
находил только одного единомышленника — Томилина, который, с мужеством пожарного, заливал пламень споров струею холодных
слов.
Дмитрий начал рассказывать нехотя, тяжеловато, но скоро оживился, заговорил торопливо, растягивая и подчеркивая отдельные
слова, разрубая воздух ребром ладони. Клим догадался, что брат пытается воспроизвести характер чужой речи, и
нашел, что это
не удается ему.
Но она
не обратила внимания на эти
слова. Опьяняемая непрерывностью движения, обилием и разнообразием людей, криками, треском колес по булыжнику мостовой, грохотом железа, скрипом дерева, она сама говорила фразы,
не совсем обыкновенные в ее устах.
Нашла, что город только красивая обложка книги, содержание которой — ярмарка, и что жизнь становится величественной, когда видишь, как работают тысячи людей.
Ему уже хотелось сказать Варваре какое-то необыкновенное и решительное
слово, которое еще более и окончательно приблизило бы ее к нему. Такого
слова Самгин
не находил. Может быть, оно было близко, но
не светилось, засыпанное множеством других
слов.
Он рассердился, но
не находил достаточно веских
слов, чтоб устыдить возницу.
Самгин слушал, улыбаясь и
не находя нужным возражать Кумову. Он — пробовал и убедился, что это бесполезно: выслушав его доводы, Кумов продолжал говорить свое, как человек, несокрушимо верующий, что его истина — единственная. Он
не сердился,
не обижался, но иногда
слова так опьяняли его, что он начинал говорить как-то судорожно и уже совершенно непонятно; указывая рукой в окно, привстав, он говорил с восторгом, похожим на страх...
Климу становилось все более неловко и обидно молчать, а беседа жены с гостем принимала характер состязания уже
не на
словах: во взгляде Кутузова светилась мечтательная улыбочка, Самгин
находил ее хитроватой, соблазняющей. Эта улыбка отражалась и в глазах Варвары, широко открытых, напряженно внимательных; вероятно, так смотрит женщина, взвешивая и решая что-то важное для нее. И, уступив своей досаде, Самгин сказал...
«Да, ничтожный человек, — размышлял он
не без горечи. — Иван Грозный, Петр — эти сказали бы,
нашли бы
слова…»
— Как видишь —
нашла, — тихонько ответила она. Кофе оказался варварски горячим и жидким. С Лидией было неловко, неопределенно. И жалко ее немножко, и хочется говорить ей какие-то недобрые
слова.
Не верилось, что это она писала ему обидные письма.
Поп говорил отрывисто, делая большие паузы, повторяя
слова и, видимо, с трудом
находя их. Шумно всасывал воздух, растирал синеватые щеки, взмахивал головой, как длинноволосый, и после каждого взмаха щупал остриженную голову, задумывался и молчал, глядя в пол. Медлительный Мартын писал все быстрее, убеждая Клима, что он
не считается с диктантом Гапона.
В ее изумлении Самгин
не нашел ничего лестного для себя, и она мешала ему слушать. Человек с напудренным лицом клоуна, длинной шеей и неподвижно вытаращенными глазами, оглядывая людей, напиравших на него, говорил негромко, но так, что
слов его
не заглушал ни шум отодвигаемых стульев, ни возбужденные голоса людей, уже разбившихся на маленькие группки.
За стеклами ее очков он
не видел глаз, но
нашел, что лицо ее стало более резко цыганским, кожа — цвета бумаги, выгоревшей на солнце; тонкие, точно рисунок пером, морщинки около глаз придавали ее лицу выражение улыбчивое и хитроватое; это
не совпадало с ее жалобными
словами.
«Вот когда я стала настоящей бабой», — сказала она, пролежав минут пять в состоянии дремотном или полуобморочном. Он тоже несколько раз испытывал приступы желания сказать ей какие-то необыкновенные
слова, но —
не нашел их.
«В ней действительно есть много простого, бабьего. Хорошего, дружески бабьего», —
нашел он подходящие
слова. «Завтра уедет…» — скучно подумал он, допил вино, встал и подошел к окну. Над городом стояли облака цвета красной меди, очень скучные и тяжелые. Клим Самгин должен был сознаться, что ни одна из женщин
не возбуждала в нем такого волнения, как эта — рыжая. Было что-то обидное в том, что неиспытанное волнение это возбуждала женщина, о которой он думал
не лестно для нее.
Но она
не договорила фразу, должно быть,
не нашла точного
слова и новым тоном сказала...
Нередко Самгин
находил его рассказы чрезмерно, неряшливо откровенными, и его очень удивляло, что, хотя Безбедов
не щадил себя, все же в
словах его нельзя было уловить ни одной ноты сожаления о неудавшейся жизни.
И,
не найдя определяющего
слова, он крикнул...
Так она говорила минуты две, три. Самгин слушал терпеливо, почти все мысли ее были уже знакомы ему, но на этот раз они звучали более густо и мягко, чем раньше, более дружески. В медленном потоке ее речи он искал каких-нибудь лишних
слов, очень хотел
найти их,
не находил и видел, что она своими
словами формирует некоторые его мысли. Он подумал, что сам
не мог бы выразить их так просто и веско.
— Я видел в Берлине театр Станиславского. Очень оригинально! Но, знаете, это слишком серьезно для театра и уже
не так — театр, как… — Приподняв плечи, он развел руками и —
нашел слово...
Слово «пошлость» он
не сразу
нашел, и этим
словом значение разыгранной сцены
не исчерпывалось. В неожиданной, пьяной исповеди Безбедова было что-то двусмысленное, подозрительно похожее на пародию, и эта двусмысленность особенно возмутила, встревожила. Он быстро вышел в прихожую, оделся, почти выбежал на двор и, в темноте, шагая по лужам, по обгоревшим доскам, решительно сказал себе...
«Так никто
не говорил со мной». Мелькнуло в памяти пестрое лицо Дуняши, ее неуловимые глаза, — но нельзя же ставить Дуняшу рядом с этой женщиной! Он чувствовал себя обязанным сказать Марине какие-то особенные, тоже очень искренние
слова, но
не находил достойных. А она, снова положив локти на стол, опираясь подбородком о тыл красивых кистей рук, говорила уже деловито, хотя и мягко...
Самгин отвечал междометиями, улыбками, пожиманием плеч, — трудно было
найти удобные
слова. Мать говорила
не своим голосом, более густо, тише и
не так самоуверенно, как прежде. Ее лицо сильно напудрено, однако сквозь пудру все-таки просвечивает какая-то фиолетовая кожа. Он
не мог рассмотреть выражения ее подкрашенных глаз, прикрытых искусно удлиненными ресницами. Из ярких губ торопливо сыпались мелкие, ненужные
слова.
Самгин задержал ее руку в своей, желая сказать что-то, но
не нашел готовых
слов, а она, усмехаясь, спросила...
Нигде
не находя приюта,
Мы прячемся в тумане
слов…
Клим Иванович Самгин слушал ее веселую болтовню с удовольствием, но он
не любил анекдотов, в которых легко можно
найти смысл аллегорический. И поэтому он заставил женщину перейти от
слов к делу, которое для нее, так же как для него, было всегда приятно.
— Отечество в опасности, — вот о чем нужно кричать с утра до вечера, — предложил он и продолжал говорить, легко
находя интересные сочетания
слов. — Отечество в опасности, потому что народ
не любит его и
не хочет защищать. Мы искусно писали о народе, задушевно говорили о нем, но мы плохо знали его и узнаем только сейчас, когда он мстит отечеству равнодушием к судьбе его.
«Да,
найти в жизни смысл
не легко… Пути к смыслу страшно засорены
словами, сугробами
слов. Искусство, наука, политика — Тримутри, Санкта Тринита — Святая Троица. Человек живет всегда для чего-то и
не умеет жить для себя, никто
не учил его этой мудрости». Он вспомнил, что на тему о человеке для себя интересно говорил Кумов: «Его я еще
не встретил».