Все эти маленькие подробности, может быть, и
не стоило бы вписывать, но тогда наступило несколько дней,
в которые хотя и
не произошло ничего особенного, но которые все остались
в моей памяти как нечто отрадное и спокойное, а это —
редкость в моих воспоминаниях.
Когда я выезжал из города
в окрестности, откуда-то взялась и поехала, то обгоняя нас, то отставая, коляска;
в ней на первых местах сидел августинец с умным лицом, черными, очень выразительными глазами, с выбритой маковкой, без шляпы,
в белой полотняной или коленкоровой широкой одежде; это бы ничего: «On ne voit que зa», — говорит француженка; но рядом с монахом сидел китаец — и это
не редкость в Маниле.
Но зажечь фонарь, добыть огня было нелегко: серные спички
в то время считались
редкостью на Руси;
в кухне давно погасли последние уголья — огниво и кремень
не скоро нашлись и плохо действовали.
Идиллия нынче
не в моде, и я сам вовсе
не люблю ее, то есть лично я
не люблю, как
не люблю гуляний,
не люблю спаржи, — мало ли, до чего я
не охотник? ведь нельзя же одному человеку любить все блюда, все способы развлечений; но я знаю, что эти вещи, которые
не по моему личному вкусу, очень хорошие вещи, что они по вкусу, или были бы по вкусу, гораздо большему числу людей, чем те, которые, подобно мне, предпочитают гулянью — шахматную игру, спарже — кислую капусту с конопляным маслом; я знаю даже, что у большинства, которое
не разделяет моего вкуса к шахматной игре, и радо было бы
не разделять моего вкуса к кислой капусте с конопляным маслом, что у него вкусы
не хуже моих, и потому я говорю: пусть будет на свете как можно больше гуляний, и пусть почти совершенно исчезнет из света, останется только античною
редкостью для немногих, подобных мне чудаков, кислая капуста с конопляным маслом!