Неточные совпадения
Весной 79 года щелкнул отчаянный выстрел Соловьева,
правительство ответило
на него азиатскими репрессиями.
— О, боже мой, можешь представить: Марья Романовна, — ты ее помнишь? — тоже была арестована, долго сидела и теперь выслана куда-то под гласный надзор полиции! Ты — подумай: ведь она старше меня
на шесть лет и все еще… Право же, мне кажется, что в этой борьбе с
правительством у таких людей, как Мария, главную роль играет их желание отомстить за испорченную жизнь…
И не достоин звания социалиста тот рабочий, который способен равнодушно смотреть
на то, как
правительство посылает полицию и войска против учащейся молодежи».
— Да, молодежь горячится, однако — это понятно, — говорил он, тщательно разминая слова губами. — Возмущение здоровое… Люди видят, что
правительство бессильно овладеть… то есть — вообще бессильно. И — бездарно, как об этом говорят — волнения
на юге.
— Ну, что ж нам растягивать эту историю, — говорил он, равнодушно и, пожалуй, даже печально уставив глаза
на Самгина. — Вы, разумеется, показаний не дадите, — не то — спросил, не то — посоветовал он. — Нам известно, что, прибыв из Москвы, воспользовавшись помощью местного комитета большевиков и в пользу этого комитета, вы устроили ряд платных собраний,
на которых резко критиковали мероприятия
правительства, — угодно вам признать это?
— Нет, — Радеев-то, сукин сын, а? Послушал бы ты, что он говорил губернатору, Иуда! Трусова, ростовщица, и та — честнее! Какой же вы, говорит, правитель, ваше превосходительство! Гимназисток
на улице бьют, а вы — что? А он ей — скот! — надеюсь, говорит, что после этого благомыслящие люди поймут, что им надо идти с
правительством, а не с жидами, против его, а?
— Борются с
правительством, а хотят выморить голодом нас, — возмущалась она, вздергивая плечи
на высоту ушей. — При чем тут мы?
Обратились и — нашли, что Говорков — прав, а Хотяинцев утешительно сообщил, что для суждения о спокойствии страны существуют более солидные факты: ассигновка
на содержание тюрем увеличена до двадцати девяти миллионов, кредиты
на секретные расходы
правительства тоже увеличены.
— Неверно? Нет, верно. До пятого года — даже начиная с 80-х — вы больше обращали внимания
на жизнь Европы и вообще мира. Теперь вас Европа и внешняя политика
правительства не интересует. А это — преступная политика, преступная по ее глупости. Что значит посылка солдат в Персию? И темные затеи
на Балканах? И усиление националистической политики против Польши, Финляндии, против евреев? Вы об этом думаете?
— Заметив, как легко мы преклоняем колена, — этой нашей склонностью воспользовалась Япония, а вслед за нею — немцы, заставив нас заключить с ними торговый договор, выгодный только для них. Срок действия этого договора истекает в 14 году.
Правительство увеличивает армию, усиливает флот, поощряет промышленность, работающую
на войну. Это — предусмотрительно. Балканские войны никогда еще не обходились без нашего участия…
Государственная дума торжественно зачеркнула все свои разногласия с
правительством, патриотически манифестируют студенты, из провинций
на имя царя летят сотни телеграмм, в них говорится о готовности к битве и уверенности в победе, газетами сообщаются факты «свирепости тевтонов», литераторы в прозе и в стихах угрожают немцам гибелью и всюду хвалебно говорят о героизме донского казака Козьмы Крючкова, который изрубил шашкой и пронзил пикой одиннадцать немецких кавалеристов.
Неточные совпадения
То ли ему было неловко, что он, потомок Рюрика, князь Облонский, ждал два часа в приемной у Жида, или то, что в первый раз в жизни он не следовал примеру предков, служа
правительству, а выступал
на новое поприще, но ему было очень неловко.
— А мы живем и ничего не знаем, — сказал раз Вронский пришедшему к ним поутру Голенищеву. — Ты видел картину Михайлова? — сказал он, подавая ему только что полученную утром русскую газету и указывая
на статью о русском художнике, жившем в том же городе и окончившем картину, о которой давно ходили слухи и которая вперед была куплена. В статье были укоры
правительству и Академии за то, что замечательный художник был лишен всякого поощрения и помощи.
— Да моя теория та: война, с одной стороны, есть такое животное, жестокое и ужасное дело, что ни один человек, не говорю уже христианин, не может лично взять
на свою ответственность начало войны, а может только
правительство, которое призвано к этому и приводится к войне неизбежно. С другой стороны, и по науке и по здравому смыслу, в государственных делах, в особенности в деле воины, граждане отрекаются от своей личной воли.
Наша публика похожа
на провинциала, который, подслушав разговор двух дипломатов, принадлежащих к враждебным дворам, остался бы уверен, что каждый из них обманывает свое
правительство в пользу взаимной, нежнейшей дружбы.
Высылаемая временами
правительством запоздалая помощь, состоявшая из небольших полков, или не могла найти их, или же робела, обращала тыл при первой встрече и улетала
на лихих конях своих.