Неточные совпадения
Дней через пять, прожитых в приятном
сознании сделанного им так просто серьезного шага, горничная Феня осторожно сунула в руку его маленький измятый конверт с голубой незабудкой, вытисненной в углу его,
на атласной бумаге, тоже с незабудкой. Клим, не без гордости, прочитал...
Но как только он исчез — исчезла и радость Клима, ее погасило
сознание, что он поступил нехорошо, сказав Варавке о дочери. Тогда он, вообще не способный
на быстрые решения, пошел наверх, шагая через две ступени.
Клим приподнял голову ее, положил себе
на грудь и крепко прижал рукою. Ему не хотелось видеть ее глаза, было неловко, стесняло
сознание вины пред этим странно горячим телом. Она лежала
на боку, маленькие, жидкие груди ее некрасиво свешивались обе в одну сторону.
Особенно ценным в Нехаевой было то, что она умела смотреть
на людей издали и сверху. В ее изображении даже те из них, о которых почтительно говорят, хвалебно пишут, становились маленькими и незначительными пред чем-то таинственным, что она чувствовала. Это таинственное не очень волновало Самгина, но ему было приятно, что девушка, упрощая больших людей, внушает ему
сознание его равенства с ними.
Его несколько тревожила сложность настроения, возбуждаемого девушкой сегодня и не согласного с тем, что он испытал вчера. Вчера — и даже час тому назад — у него не было
сознания зависимости от нее и не было каких-то неясных надежд. Особенно смущали именно эти надежды. Конечно, Лидия будет его женою, конечно, ее любовь не может быть похожа
на истерические судороги Нехаевой, в этом он был уверен. Но, кроме этого, в нем бродили еще какие-то неопределимые словами ожидания, желания, запросы.
— Мы, люди, — начал он, отталкивая Берендеева взглядом, — мы, с моей точки зрения, люди,
на которых историей возложена обязанность организовать революцию, внести в ее стихию всю мощь нашего
сознания, ограничить нашей волей неизбежный анархизм масс…
«Да, она умнеет», — еще раз подумал Самгин и приласкал ее.
Сознание своего превосходства над людями иногда возвышалось у Клима до желания быть великодушным с ними. В такие минуты он стал говорить с Никоновой ласково, даже пытался вызвать ее
на откровенность; хотя это желание разбудила в нем Варвара, она стала относиться к новой знакомой очень приветливо, но как бы испытующе.
На вопрос Клима «почему?» — она ответила...
Обидное
сознание бессилия возрастало, к нему примешивалось
сознание виновности пред этой женщиной, как будто незнакомой. Он искоса, опасливо посматривал
на ее встрепанную голову, вспотевший лоб и горячие глаза глубоко под ним, — глаза напоминали угасающие угольки, над которыми еще колеблется чуть заметно синеватое пламя.
А вступив
на мост, вмешавшись в тесноту, Самгин почувствовал в неторопливости движения рабочих
сознание, что они идут
на большое, историческое дело.
— Я много читаю, — ответила она и широко улыбнулась, янтарные зрачки разгорелись ярче — Но я с Аристотелем, так же как и с Марксом, — не согласна: давления общества
на разум и бытия
на сознание — не отрицаю, но дух мой — не ограничен, дух — сила не земная, а — космическая, скажем.
— А она — умная! Она смеется, — сказал Самгин и остатком неомраченного
сознания понял, что он, скандально пьянея, говорит глупости. Откинувшись
на спинку стула, он закрыл глаза, сжал зубы и минуту, две слушал грохот барабана, гул контрабаса, веселые вопли скрипок. А когда он поднял веки — Брагина уже не было, пред ним стоял официант, предлагая холодную содовую воду, спрашивая дружеским тоном...
Самгин почувствовал, что он теряет
сознание, встал, упираясь руками в стену, шагнул, ударился обо что-то гулкое, как пустой шкаф. Белые облака колебались пред глазами, и глазам было больно, как будто горячая пыль набилась в них. Он зажег спичку, увидел дверь, погасил огонек и, вытолкнув себя за дверь, едва удержался
на ногах, — все вокруг колебалось, шумело, и ноги были мягкие, точно у пьяного.
— Нигде, я думаю, человек не чувствует себя так одиноко, как здесь, — торопливо говорила женщина. — Ах, Клим, до чего это мучительное чувство — одиночество! Революция страшно обострила и усилила в людях
сознание одиночества… И многие от этого стали зверями. Как это — которые грабят
на войне?.. После сражений?
Эти думы обладали свойством мимолетности, они, проходя сквозь
сознание, не возбуждали в нем идеи ответственности за жизнь, основанную
на угнетении людей,
на убийстве их.
Он видел, что мрачные события
на фронтах возбуждают все более мятежную тревогу в людях и они становятся все искреннее в своей трусости и наглости, в цинизме своем, в
сознании ими невозможности влиять
на события.
Неточные совпадения
Такое разнообразие мероприятий, конечно, не могло не воздействовать и
на самый внутренний склад обывательской жизни; в первом случае обыватели трепетали бессознательно, во втором — трепетали с
сознанием собственной пользы, в третьем — возвышались до трепета, исполненного доверия.
Когда она вошла в спальню, Вронский внимательно посмотрел
на нее. Он искал следов того разговора, который, он знал, она, так долго оставаясь в комнате Долли, должна была иметь с нею. Но в ее выражении, возбужденно-сдержанном и что-то скрывающем, он ничего не нашел, кроме хотя и привычной ему, но всё еще пленяющей его красоты,
сознания ее и желания, чтоб она
на него действовала. Он не хотел спросить ее о том, что они говорили, но надеялся, что она сама скажет что-нибудь. Но она сказала только:
Смутное
сознание той ясности, в которую были приведены его дела, смутное воспоминание о дружбе и лести Серпуховского, считавшего его нужным человеком, и, главное, ожидание свидания — всё соединялось в общее впечатление радостного чувства жизни. Чувство это было так сильно, что он невольно улыбался. Он спустил ноги, заложил одну
на колено другой и, взяв ее в руку, ощупал упругую икру ноги, зашибленной вчера при падении, и, откинувшись назад, вздохнул несколько раз всею грудью.
Вошел секретарь, с фамильярною почтительностью и некоторым, общим всем секретарям, скромным
сознанием своего превосходства пред начальником в знании дел, подошел с бумагами к Облонскому и стал, под видом вопроса, объяснять какое-то затруднение. Степан Аркадьич, не дослушав, положил ласково свою руку
на рукав секретаря.
Главные качества Степана Аркадьича, заслужившие ему это общее уважение по службе, состояли, во-первых, в чрезвычайной снисходительности к людям, основанной в нем
на сознании своих недостатков; во-вторых, в совершенной либеральности, не той, про которую он вычитал в газетах, но той, что у него была в крови и с которою он совершенно равно и одинаково относился ко всем людям, какого бы состояния и звания они ни были, и в-третьих — главное — в совершенном равнодушии к тому делу, которым он занимался, вследствие чего он никогда не увлекался и не делал ошибок.