Неточные совпадения
— Не попа-ал! — взвыл он плачевным волчьим воем, барахтаясь в реке. Его красная рубаха вздулась
на спине уродливым пузырем, судорожно мелькала над водою деревяшка с высветленным железным кольцом
на конце ее, он фыркал, болтал головою, с волос головы и бороды разлетались стеклянные брызги, он хватался одной
рукой за корму лодки, а кулаком другой отчаянно колотил по борту и вопил, стонал...
Он послушно положил
руки на стол, как
на клавиатуру, а
конец галстука погрузил в стакан чая. Это его сконфузило, и, вытирая галстук платком, он сказал...
Четко отбивая шаг, из ресторана, точно из кулисы
на сцену, вышел
на террасу плотненький, смуглолицый регент соборного хора. Густые усы его были закручены
концами вверх почти до глаз, круглых и черных, как слишком большие пуговицы его щегольского сюртучка. Весь он был гладко отшлифован, палка, ненужная в его волосатой
руке, тоже блестела.
Пела она, размахивая пенсне
на черном шнурке, точно пращой, и пела так, чтоб слушатели поняли: аккомпаниатор мешает ей. Татьяна, за спиной Самгина, вставляла в песню недобрые словечки, у нее, должно быть, был неистощимый запас таких словечек, и она разбрасывала их не жалея. В буфет вошли Лютов и Никодим Иванович, Лютов шагал, ступая
на пальцы ног, сафьяновые сапоги его мягко скрипели, саблю он держал обеими
руками, за эфес и за
конец, поперек живота; писатель, прижимаясь плечом к нему, ворчал...
— Донат Ястребов, художник, бывший преподаватель рисования, а теперь — бездельник, рантье, но не стыжусь! — весело сказал племянник; он казался немногим моложе тетки, в
руке его была толстая и, видимо, тяжелая палка с резиновой нашлепкой
на конце, но ходил он легко.
Дронов поставил пред собой кресло и, держась одной
рукой за его спинку, другой молча бросил
на стол измятый конверт, — Самгин защемил конверт
концами ножниц, брезгливо взял его. Конверт был влажный.
— Воинов, — глубоким басом, неохотно назвал себя лысый; пожимая его холодную жесткую
руку, Самгин видел над своим лицом круглые, воловьи глаза, странные глаза, прикрытые синеватым туманом, тусклый взгляд их был сосредоточен
на конце хрящеватого, длинного носа. Он согнулся пополам, сел и так осторожно вытянул длинные ноги, точно боялся, что они оторвутся.
На узких его плечах френч,
на ногах — галифе, толстые спортивные чулки и уродливые ботинки с толстой подошвой.
Он поднял длинную
руку,
на конце ее — большой, черный, масляный кулак. Рабочий развязал мешок, вынул буханку хлеба, сунул ее под мышку и сказал...
Неточные совпадения
― А! вот и они! ― в
конце уже обеда сказал Степан Аркадьич, перегибаясь через спинку стула и протягивая
руку шедшему к нему Вронскому с высоким гвардейским полковником. В лице Вронского светилось тоже общее клубное веселое добродушие. Он весело облокотился
на плечо Степану Аркадьичу, что-то шепча ему, и с тою же веселою улыбкой протянул
руку Левину.
Левин молчал, поглядывая
на незнакомые ему лица двух товарищей Облонского и в особенности
на руку элегантного Гриневича, с такими белыми длинными пальцами, с такими длинными, желтыми, загибавшимися в
конце ногтями и такими огромными блестящими запонками
на рубашке, что эти
руки, видимо, поглощали всё его внимание и не давали ему свободы мысли. Облонский тотчас заметил это и улыбнулся.
На столе лежал обломок палки, которую они нынче утром вместе сломали
на гимнастике, пробуя поднять забухшие барры. Левин взял в
руки этот обломок и начал обламывать расщепившийся
конец, не зная, как начать.
Но только что он двинулся, дверь его нумера отворилась, и Кити выглянула. Левин покраснел и от стыда и от досады
на свою жену, поставившую себя и его в это тяжелое положение; но Марья Николаевна покраснела еще больше. Она вся сжалась и покраснела до слез и, ухватив обеими
руками концы платка, свертывала их красными пальцами, не зная, что говорить и что делать.
И опять по обеим сторонам столбового пути пошли вновь писать версты, станционные смотрители, колодцы, обозы, серые деревни с самоварами, бабами и бойким бородатым хозяином, бегущим из постоялого двора с овсом в
руке, пешеход в протертых лаптях, плетущийся за восемьсот верст, городишки, выстроенные живьем, с деревянными лавчонками, мучными бочками, лаптями, калачами и прочей мелюзгой, рябые шлагбаумы, чинимые мосты, поля неоглядные и по ту сторону и по другую, помещичьи рыдваны, [Рыдван — в старину: большая дорожная карета.] солдат верхом
на лошади, везущий зеленый ящик с свинцовым горохом и подписью: такой-то артиллерийской батареи, зеленые, желтые и свежеразрытые черные полосы, мелькающие по степям, затянутая вдали песня, сосновые верхушки в тумане, пропадающий далече колокольный звон, вороны как мухи и горизонт без
конца…