Неточные совпадения
Когда он взбежал до половины лестницы, Борис показался в
начале ее,
с туфлями в
руке; остановясь, он так согнулся, точно хотел прыгнуть на Клима, но затем
начал шагать со ступени на ступень медленно, и Клим услышал его всхрапывающий шепот...
Замолчали, прислушиваясь. Клим стоял у буфета, крепко вытирая
руки платком. Лидия сидела неподвижно, упорно глядя на золотое копьецо свечи. Мелкие мысли одолевали Клима. «Доктор говорил
с Лидией почтительно, как
с дамой. Это, конечно, потому, что Варавка играет в городе все более видную роль. Снова в городе
начнут говорить о ней, как говорили о детском ее романе
с Туробоевым. Неприятно, что Макарова уложили на мою постель. Лучше бы отвести его на чердак. И ему спокойней».
Вполголоса, растягивая гласные, она
начала читать стихи; читала напряженно, делая неожиданные паузы и дирижируя обнаженной до локтя
рукой. Стихи были очень музыкальны, но неуловимого смысла; они говорили о девах
с золотыми повязками на глазах, о трех слепых сестрах. Лишь в двух строках...
— А я — не знаю, друзья мои! —
начала Сомова, разводя
руками с недоумением, которое Клим принял как искреннее.
Под ветлой стоял Туробоев, внушая что-то уряднику, держа белый палец у его носа. По площади спешно шагал к ветле священник
с крестом в
руках, крест сиял, таял, освещая темное, сухое лицо. Вокруг ветлы собрались плотным кругом бабы, урядник
начал расталкивать их, когда подошел поп, — Самгин увидал под ветлой парня в розовой рубахе и Макарова на коленях перед ним.
Он снова
начал играть, но так своеобразно, что Клим взглянул на него
с недоумением. Играл он в замедленном темпе, подчеркивая то одну, то другую ноту аккорда и, подняв левую
руку с вытянутым указательным пальцем, прислушивался, как она постепенно тает. Казалось, что он ломал и разрывал музыку, отыскивая что-то глубоко скрытое в мелодии, знакомой Климу.
Климу показалось, что у веселого студента подгибаются ноги; он поддержал его под локоть, а Маракуев, резким движением
руки сорвав повязку
с лица,
начал отирать ею лоб, виски, щеку, тыкать в глаза себе.
Руки его лежали на животе, спрятанные в широкие рукава, но иногда, видимо, по догадке или повинуясь неуловимому знаку, один из китайцев тихо
начинал говорить
с комиссаром отдела, а потом, еще более понизив голос, говорил Ли Хунг-чангу, преклонив голову, не глядя в лицо его.
—
С началом писательской карьеры, — вскричал он, встряхивая
руку Самгина, а Робинзон повторил отзыв Елизаветы Львовны...
Лакей вдвинул в толпу стол, к нему — другой и,
с ловкостью акробата подбросив к ним стулья,
начал ставить на стол бутылки, стаканы; кто-то подбил ему
руку, и одна бутылка, упав на стаканы, побила их.
Чувствуя потребность разгрузить себя от множества впечатлений, он снова
начал записывать свои думы, но, исписав несколько страниц, увидел
с искренним удивлением, что его
рукою и пером пишет человек очень консервативных воззрений. Это открытие так смутило его, что он порвал записки.
Самгин слушал, улыбаясь и не находя нужным возражать Кумову. Он — пробовал и убедился, что это бесполезно: выслушав его доводы, Кумов продолжал говорить свое, как человек, несокрушимо верующий, что его истина — единственная. Он не сердился, не обижался, но иногда слова так опьяняли его, что он
начинал говорить как-то судорожно и уже совершенно непонятно; указывая
рукой в окно, привстав, он говорил
с восторгом, похожим на страх...
Варвара ставила термометр Любаше, Кумов встал и ушел, ступая на пальцы ног, покачиваясь, балансируя
руками. Сидя
с чашкой чая в
руке на ручке кресла, а другой
рукой опираясь о плечо Любаши, Татьяна
начала рассказывать невозмутимо и подробно, без обычных попыток острить.
— А — что? Ты — пиши! — снова топнул ногой поп и схватился
руками за голову, пригладил волосы: — Я — имею право! — продолжал он, уже не так громко. — Мой язык понятнее для них, я знаю, как надо
с ними говорить. А вы, интеллигенты,
начнете…
Взмахнув
руками, он сбросил
с себя шубу и
начал бить кулаками по голове своей; Самгин видел, что по лицу парня обильно текут слезы, видел, что большинство толпы любуется парнем, как фокусником, и слышал восторженно злые крики человека в опорках...
За спиною Самгина, толкнув его вперед, хрипло рявкнула женщина, раздалось тихое ругательство, удар по мягкому, а Самгин очарованно смотрел, как передовой солдат и еще двое, приложив ружья к плечам,
начали стрелять. Сначала упал, высоко взмахнув ногою, человек, бежавший на Воздвиженку, за ним, подогнув колени, грузно свалился старик и пополз, шлепая палкой по камням, упираясь
рукой в мостовую; мохнатая шапка свалилась
с него, и Самгин узнал: это — Дьякон.
Из комнаты Анфимьевны вышли студент Панфилов
с бинтом в
руках и горничная Настя
с тазом воды; студент встал на колени, развязывая ногу парня, а тот, крепко зажмурив глаза,
начал выть.
Зажиточному хозяину
руки развязаны, он отойдет из общины в сторонку и оттуда даже
с большим удобством
начнет деревню сосать, а она — беднеть, хулиганить.
Самгин, прихлебывая вино, ожидал, когда инженер
начнет извиняться за поведение Бердникова. Конечно, он пришел по поручению толстяка
с этой целью. Попов
начал говорить так же возбужденно, как при первой встрече. Держа в одной
руке сигару, в другой стакан вина, он говорил, глядя на Самгина укоризненно...
— Прости, Клим Иванович, я вчера вел себя свиньей, —
начал он, встряхивая
руки Самгина. — Пьян был
с радости, выиграл в железку семь тысяч триста рублей, — мне в картах везет.
Известный адвокат долго не соглашался порадовать людей своим талантом оратора, но, наконец, встал, поправил левой
рукой полуседые вихры, утвердил
руку на жилете, против сердца, и, высоко подняв правую,
с бокалом в ней,
начал фразой на латинском языке, — она потонула в шуме, еще не прекращенном.
Самгин
начал рассказывать о беженцах-евреях и, полагаясь на свое не очень богатое воображение, об условиях их жизни в холодных дачах,
с детями, стариками, без хлеба. Вспомнил старика
с красными глазами, дряхлого старика, который молча пытался и не мог поднять бессильную
руку свою. Он тотчас же заметил, что его перестают слушать, это принудило его повысить тон речи, но через минуту-две человек
с волосами дьякона, гулко крякнув, заявил...
— Что ты — спал? — хрипло спросил Дронов, задыхаясь, кашляя; уродливо толстый,
с выпученным животом, он, расстегивая пальто, опустив к ногам своим тяжелый пакет,
начал вытаскивать из карманов какие-то свертки, совать их в
руки Самгина. — Пища, — объяснил он, вешая пальто. — Мне эта твоя толстая дурында сказала, что у тебя ни зерна нет.
Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Полно, братец, о свиньях — то
начинать. Поговорим-ка лучше о нашем горе. (К Правдину.) Вот, батюшка! Бог велел нам взять на свои
руки девицу. Она изволит получать грамотки от дядюшек. К ней
с того света дядюшки пишут. Сделай милость, мой батюшка, потрудись, прочти всем нам вслух.
Легко ступая и беспрестанно взглядывая на мужа и показывая ему храброе и сочувственное лицо, она вошла в комнату больного и, неторопливо повернувшись, бесшумно затворила дверь. Неслышными шагами она быстро подошла к одру больного и, зайдя так, чтоб ему не нужно было поворачивать головы, тотчас же взяла в свою свежую молодую
руку остов его огромной
руки, пожала ее и
с той, только женщинам свойственною, неоскорбляющею и сочувствующею тихою оживленностью
начала говорить
с ним.
То же самое думал ее сын. Он провожал ее глазами до тех пор, пока не скрылась ее грациозная фигура, и улыбка остановилась на его лице. В окно он видел, как она подошла к брату, положила ему
руку на
руку и что-то оживленно
начала говорить ему, очевидно о чем-то не имеющем ничего общего
с ним,
с Вронским, и ему ото показалось досадным.
— А! Константин Дмитрич! Опять приехали в наш развратный Вавилон, — сказала она, подавая ему крошечную желтую
руку и вспоминая его слова, сказанные как-то в
начале зимы, что Москва есть Вавилон. — Что, Вавилон исправился или вы испортились? — прибавила она,
с усмешкой оглядываясь на Кити.
Проводив княжну Сорокину до матери, Варя подала
руку деверю и тотчас же
начала говорить
с ним о том, что интересовало его. Она была взволнована так, как он редко видал ее.