Неточные совпадения
Писатель начал рассказывать о
жизни интеллигенции тоном человека, который опасается, что его могут в чем-то обвинить. Он смущенно улыбался, разводил руками,
называл полузнакомые Климу фамилии друзей своих и сокрушенно добавлял...
Минутами Самгину казалось, что его вместилище впечатлений — то, что
называют душой, — засорено этими мудрствованиями и всем, что он знал, видел, — засорено на всю
жизнь и так, что он уже не может ничего воспринимать извне, а должен только разматывать тугой клубок пережитого.
— Вы сами же совершенно правильно
назвали людей этого типа анекдотическими. Когда подует ветер нормальной
жизни, он выметет их, как сор.
Любаша часто получала длинные письма от Кутузова; Самгин
называл их «апостольскими посланиями». Получая эти письма, Сомова чувствовала себя именинницей, и все понимали, что эти листочки тонкой почтовой бумаги, плотно исписанные мелким, четким почерком, — самое дорогое и радостное в
жизни этой девушки. Самгин с трудом верил, что именно Кутузов, тяжелой рукой своей, мог нанизать строчки маленьких, острых букв.
Ты
назвал Кумова наивным, но это единственный человек, которому от меня да, кажется, и вообще от
жизни не нужно ничего…
«Он делает не то, что все, а против всех. Ты делаешь, не веруя. Едва ли даже ты ищешь самозабвения. Под всею путаницей твоих размышлений скрыто живет страх пред
жизнью, детский страх темноты, которую ты не можешь, не в силах осветить. Да и мысли твои — не твои. Найди,
назови хоть одну, которая была бы твоя, никем до тебя не выражена?»
Он правильно
назвал себя военным:
жизнь его проходит в нападении на людей, в защите против нападений на него.
Но тяжелая туша Бердникова явилась в игре Самгина медведем сказки о том, как маленькие зверки поселились для дружеской
жизни в черепе лошади, но пришел медведь, спросил — кто там, в черепе, живет? — и, когда зверки
назвали себя, он сказал: «А я всех вас давишь», сел на череп и раздавил его вместе с жителями.
— Возвращаясь к Толстому — добавлю: он учил думать, если можно
назвать учением его мысли вслух о себе самом. Но он никогда не учил жить, не учил этому даже и в так называемых произведениях художественных, в словесной игре, именуемой искусством… Высшее искусство — это искусство жить в благолепии единства плоти и духа. Не отрывай чувства от ума, иначе
жизнь твоя превратится в цепь неосмысленных случайностей и — погибнешь!
Очень рад; я люблю врагов, хотя не по-христиански. Они меня забавляют, волнуют мне кровь. Быть всегда настороже, ловить каждый взгляд, значение каждого слова, угадывать намерения, разрушать заговоры, притворяться обманутым, и вдруг одним толчком опрокинуть все огромное и многотрудное здание из хитростей и замыслов, — вот что я
называю жизнью.
И вдруг теперь он сознаёт себя отрешенным от всех ропотов и упований, от всего, что словно битым стеклом наполняло пустую дыру, которую он
называл жизнью, что заставляло его вздрагивать, трепетать, умиляться, строить планы, ждать, ждать, ждать…
В пустой и бесцельной толчее, которую мы все
называем жизнью, есть только одно истинное, безотносительное счастье: удовлетворение работника, когда он, погруженный в свой труд, забывает все мелочи жизни и потом, окончив его, может сказать себе с гордостью: да, сегодня я создал благое.
Татьяна. Ничего, спасибо. Меня об этом спрашивали раз двадцать в день… Я чувствовала бы себя еще лучше, если б у нас было менее шумно. Меня немножко раздражает эта беготня… все куда-то стремятся, кричат. Отец — злится на Нила, мать — всё вздыхает… А я лежу, наблюдаю и… не вижу смысла в том, что они… все эти…
называют жизнью.
Неточные совпадения
Стародум. Тут не самолюбие, а, так
называть, себялюбие. Тут себя любят отменно; о себе одном пекутся; об одном настоящем часе суетятся. Ты не поверишь. Я видел тут множество людей, которым во все случаи их
жизни ни разу на мысль не приходили ни предки, ни потомки.
Княгиня первая
назвала всё словами и перевела все мысли и чувства в вопросы
жизни. И всем одинаково странно и больно даже это показалось в первую минуту.
По рассказам Вареньки о том, что делала мадам Шталь и другие, кого она
называла, Кити уже составила себе план будущей
жизни.
«Варвара Андреевна, когда я был еще очень молод, я составил себе идеал женщины, которую я полюблю и которую я буду счастлив
назвать своею женой. Я прожил длинную
жизнь и теперь в первый раз встретил в вас то, чего искал. Я люблю вас и предлагаю вам руку».
Что-то стыдное, изнеженное, Капуйское, как он себе
называл это, было в его теперешней
жизни.