Неточные совпадения
Он прыгал по комнате
на одной ноге, придерживаясь за спинки стульев, встряхивая волосами, и мягкие, толстые губы его дружелюбно улыбались. Сунув под
мышку себе костыль, он сказал...
Дома она обнаружила и в словах и во всем, что делалось ею, нервную торопливость и раздражение, сгибала шею, как птица, когда она прячет голову под крыло, и, глядя не
на Самгина, а куда-то под
мышку себе, говорила...
Изредка, осторожной походкой битого кота в кабинет Варавки проходил Иван Дронов с портфелем под
мышкой, чистенько одетый и в неестественно скрипучих ботинках. Он здоровался с Климом, как подчиненный с сыном строгого начальника, делая
на курносом лице фальшиво-скромную мину.
Кощунственным отношением к человеку вывихнули душу ему и вот сунули под
мышку церковную книжицу: ходи, опираясь
на оную, по путям, предуказанным тебе нами, мудрыми.
— Так вот — провел недель пять
на лоне природы. «Лес да поляны, безлюдье кругом» и так далее. Вышел
на поляну,
на пожог, а из ельника лезет Туробоев. Ружье под
мышкой, как и у меня. Спрашивает: «Кажется, знакомы?» — «Ух, говорю, еще как знакомы!» Хотелось всадить в морду ему заряд дроби. Но — запнулся за какое-то но. Культурный человек все-таки, и знаю, что существует «Уложение о наказаниях уголовных». И знал, что с Алиной у него — не вышло. Ну, думаю, черт с тобой!
Самгин принял все это как попытку Варвары выскользнуть из-под его влияния, рассердился и с неделю не ходил к ней, уверенно ожидая, что она сама придет. Но она не шла, и это беспокоило его, Варвара, как зеркало, была уже необходима, а кроме того он вспомнил, что существует Алексей Гогин, франт, похожий
на приказчика и, наверное, этим приятный барышням. Тогда, подумав, что Варвара, может быть, нездорова, он пошел к ней и в прихожей встретил Любашу в шубке, в шапочке и, по обыкновению ее, с книгами под
мышкой.
Самгину показалось, что толпа снова двигается
на неподвижную стену солдат и двигается не потому, что подбирает раненых; многие выбегали вперед, ближе к солдатам, для того чтоб обругать их. Женщина в коротенькой шубке, разорванной под
мышкой, вздернув подол платья, показывая солдатам красную юбку, кричала каким-то жестяным голосом...
Его схватили под
мышки, за шиворот, подбросили
на козлы.
Солдата вывели
на панель, поставили, как доску, к стене дома, темная рука надела
на голову его шапку, но солдат, сняв шапку, вытер ею лицо и сунул ее под
мышку.
Он стоял в пальто, в шапке, в глубоких валяных ботиках
на ногах и, держа под
мышкой палку, снимал с рук перчатки. Оказалось, что он провел ночь у роженицы, в этой же улице.
Он говорил еще что-то, но Самгин не слушал его, глядя, как водопроводчик, подхватив Митрофанова под
мышки, везет его по полу к пролому в стене. Митрофанов двигался, наклонив голову
на грудь, спрятав лицо; пальто, пиджак
на нем были расстегнуты, рубаха выбилась из-под брюк, ноги волочились по полу, развернув носки.
Самгина смутила тяжелая возня
на чердаке; он взял лампу, вышел
на черное крыльцо и увидал, что старуха, обняв повара сзади, под
мышки, переставляет его маленькую фигурку со ступени
на ступень.
Он проехал, не глядя
на солдат, рассеянных по улице, — за ним, подпрыгивая в седлах, снова потянулись казаки; один из последних, бородатый, покачнулся в седле, выхватил из-под
мышки солдата узелок, и узелок превратился в толстую змею мехового боа; солдат взмахнул винтовкой, но бородатый казак и еще двое заставили лошадей своих прыгать, вертеться, — солдаты рассыпались, прижались к стенам домов.
Шипел паровоз, двигаясь задним ходом, сеял
на путь горящие угли, звонко стучал молоток по бандажам колес, гремело железо сцеплений; Самгин, потирая бок, медленно шел к своему вагону, вспоминая Судакова, каким видел его в Москве,
на вокзале: там он стоял, прислонясь к стене, наклонив голову и считая
на ладони серебряные монеты;
на нем — черное пальто, подпоясанное ремнем с медной пряжкой, под
мышкой — маленький узелок, картуз
на голове не мог прикрыть его волос, они торчали во все стороны и свешивались по щекам, точно стружки.
Он задремал, затем его разбудил шум, — это Дуняша, надевая ботинки, двигала стулом. Сквозь веки он следил, как эта женщина, собрав свои вещи в кучу, зажала их под
мышкой, погасила свечу и пошла к двери.
На секунду остановилась, и Самгин догадался, что она смотрит
на него; вероятно, подойдет. Но она не подошла, а, бесшумно открыв дверь, исчезла.
Вырвав шапку из-под
мышки, оратор надел ее
на кулак и ударил себя в грудь кулаком.
В городе, подъезжая к дому Безбедова, он увидал среди улицы забавную группу: полицейский, с разносной книгой под
мышкой, старуха в клетчатой юбке и с палкой в руках, бородатый монах с кружкой
на груди, трое оборванных мальчишек и педагог в белом кителе — молча смотрели
на крышу флигеля; там, у трубы, возвышался, качаясь, Безбедов в синей блузе, без пояса, в полосатых брюках, — босые ступни его ног по-обезьяньи цепко приклеились к тесу крыши.
Из палисадника красивого одноэтажного дома вышла толстая, важная дама, а за нею — высокий юноша, весь в новом, от панамы
на голове до рыжих американских ботинок, держа под
мышкой тросточку и натягивая
на правую руку желтую перчатку; он был немножко смешной, но — счастливый и, видимо, сконфуженный счастьем.
Пришла Марина и с нею — невысокий, но сутуловатый человек в белом костюме с широкой черной лентой
на левом рукаве, с тросточкой под
мышкой, в сероватых перчатках, в панаме, сдвинутой
на затылок. Лицо — смуглое, мелкие черты его — приятны; горбатый нос, светлая, остренькая бородка и закрученные усики напомнили Самгину одного из «трех мушкетеров».
Вскрикивая, он черпал горстями воду, плескал ее в сторону Марины, в лицо свое и
на седую голову. Люди вставали с пола, поднимая друг друга за руки, под
мышки, снова становились в круг, Захарий торопливо толкал их, устанавливал, кричал что-то и вдруг, закрыв лицо ладонями, бросился
на пол, — в круг вошла Марина, и люди снова бешено, с визгом, воем, стонами, завертелись, запрыгали, как бы стремясь оторваться от пола.
Он сунул трубку в карман, встал, потянулся, что-то затрещало
на нем, озабоченно пощупал под
мышками у себя, сдвинул к переносью черные кустики бровей и сердито заговорил...
Только что прошел обильный дождь, холодный ветер, предвестник осени, гнал клочья черных облаков, среди них ныряла ущербленная луна, освещая
на секунды мостовую, жирно блестел булыжник, тускло, точно оловянные, поблескивали стекла окон, и все вокруг как будто подмигивало. Самгина обогнали два человека, один из них шел точно в хомуте,
на плече его сверкала медная труба — бас, другой, согнувшись, сунув руки в карманы, прижимал под
мышкой маленький черный ящик, толкнув Самгина, он пробормотал...
Самгин привстал
на пальцах ног, вытянулся и через головы людей увидал: прислонясь к стене, стоит высокий солдат с забинтованной головой, с костылем под
мышкой, рядом с ним — толстая сестра милосердия в темных очках
на большом белом лице, она молчит, вытирая губы углом косынки.
Он поднял длинную руку,
на конце ее — большой, черный, масляный кулак. Рабочий развязал мешок, вынул буханку хлеба, сунул ее под
мышку и сказал...