Неточные совпадения
«Мама хочет переменить
мужа, только ей еще стыдно», — догадался он, глядя, как на красных углях вспыхивают и гаснут голубые, прозрачные огоньки. Он слышал, что жены
мужей и
мужья жен меняют довольно часто, Варавка издавна нравился ему больше, чем отец, но было неловко и грустно узнать, что мама, такая серьезная, важная мама, которую все уважали и боялись,
говорит неправду и так неумело
говорит. Ощутив потребность утешить себя, он повторил...
Вслушиваясь в беседы взрослых о
мужьях, женах, о семейной жизни, Клим подмечал в тоне этих бесед что-то неясное, иногда виноватое, часто — насмешливое, как будто говорилось о печальных ошибках, о том, чего не следовало делать. И, глядя на мать, он спрашивал себя: будет ли и она
говорить так же?
— Еще Самгин, ужасно серьезный, —
говорила она высокой даме с лицом кошки. — Ее зовут Елизавета Львовна, а вот ее
муж.
Говорила она неохотно, как жена, которой скучно беседовать с
мужем. В этот вечер она казалась старше лет на пять. Окутанная шалью, туго обтянувшей ее плечи, зябко скорчившись в кресле, она, чувствовал Клим, была где-то далеко от него. Но это не мешало ему думать, что вот девушка некрасива, чужда, а все-таки хочется подойти к ней, положить голову на колени ей и еще раз испытать то необыкновенное, что он уже испытал однажды. В его памяти звучали слова Ромео и крик дяди Хрисанфа...
Она казалась весьма озабоченной делами школы,
говорила только о ней, об учениках, но и то неохотно, а смотрела на все, кроме ребенка и
мужа, рассеянным взглядом человека, который или устал или слишком углублен в себя.
— Вообразить не могла, что среди вашего брата есть такие… милые уроды. Он перелистывает людей, точно книги. «Когда же мы венчаемся?» — спросила я. Он так удивился, что я почувствовала себя калуцкой дурой. «Помилуй,
говорит, какой же я
муж, семьянин?» И я сразу поняла: верно, какой он
муж? А он — еще: «Да и ты,
говорит, разве ты для семейной жизни с твоими данными?» И это верно, думаю. Ну, конечно, поплакала. Выпьем. Какая это прелесть, рябиновая!
— Хваленые писатели, вроде, например, Толстого, — это для меня — прозаические, без фантазии, —
говорил он. — Что из того, что какой-то Иван Ильич захворал да помер или госпожа Познышева
мужу изменила? Обыкновенные случаи ничему не учат.
— Ты, конечно, знаешь: в деревнях очень беспокойно, возвратились солдаты из Маньчжурии и бунтуют, бунтуют! Это — между нами, Клим, но ведь они бежали, да, да! О, это был ужас! Дядя покойника
мужа, — она трижды, быстро перекрестила грудь, — генерал, участник турецкой войны, георгиевский кавалер, — плакал! Плачет и все
говорит: разве это возможно было бы при Скобелеве, Суворове?
— Свойственник
мужа моего по первой жене два Георгия получил за японскую войну, пьяница, но — очень умный мужик. Так он
говорит: «За трусость дали, боялся назад бежать — расстреляют, ну и лез вперед!»
— Она пошлости
говорит, — сердито сказал Самгин. — Это ей
муж, купец, набил голову глупостями. — Где ты познакомилась с нею?
— Ах, боже мой! — вскричала Дуняша, удивленно всплеснув руками, — вот не ожидала! Ты
говоришь совсем, как
муж мой…
Муж у нее,
говорят, был каким-то доморощенным философом, сектантом и ростовщиком, разорил кого-то вдребезги, тот — застрелился.
Самгин отметил, что она
говорит о
муже тоном девицы из зажиточной мещанской семьи, как будто она до замужества жила в глухом уезде, по счастливому случаю вышла замуж за богатого интересного купца в губернию и вот благодарно, с гордостью вспоминает о своей удаче. Он внимательно вслушивался: не звучит ли в словах ее скрытая ирония?
— Приехала сегодня из Петербурга и едва не попала на бомбу;
говорит, что видела террориста, ехал на серой лошади, в шубе, в папахе. Ну, это, наверное, воображение, а не террорист. Да и по времени не выходит, чтоб она могла наскочить на взрыв. Губернатор-то — дядя
мужа ее. Заезжала я к ней, — лежит, нездорова, устала.
— Когда я рассказала о
муже Зотовой, она сразу поняла его, и правильно. Он,
говорит, революционер от… меланхолии! — нет? От другого, как это? Когда ненавидят всех?
— Была я у генеральши Богданович, я
говорила тебе о ней:
муж — генерал, староста Исакиевского собора, полуидиот, но — жулик. Она — бабочка неглупая, очень приметлива, в денежных делах одинаково человеколюбиво способствует всем ближним, без различия национальностей. Бывала я у ней и раньше, а на этот раз она меня пригласила для беседы с Бердниковым, — об этой беседе я тебе после расскажу.
— Знаком я с нею лет семь. Встретился с
мужем ее в Лондоне. Это был тоже затейливых качеств мужичок. Не без идеала. Торговал пенькой, а хотелось ему заняться каким-нибудь тонким делом для утешения души. Он был из таких, у которых душа вроде опухоли и — чешется. Все с квакерами и вообще с английскими попами вожжался. Даже и меня в это вовлекли, но мне показалось, что попы английские, кроме портвейна, как раз ничего не понимают, а о боге
говорят — по должности, приличия ради.
—
Муж заболевает, должно быть, серьезно, —
говорила Елена.
А она тоже такая тетеха, из Костромы, по-французски
говорит, точно овца,
муж хохочет, как сумасшедший.
— У Тагильского оказалась жена, да — какая! — он закрыл один глаз и протяжно свистнул. — Стиль модерн, ни одного естественного движения,
говорит голосом умирающей. Я попал к ней по объявлению: продаются книги. Книжки, брат, замечательные. Все наши классики, переплеты от Шелля или Шнелля, черт его знает! Семьсот целковых содрала. Я сказал ей, что был знаком с ее
мужем, а она спросила: «Да?» И — больше ни звука о нем, стерва!
— Просто — до ужаса… А
говорят про него, что это — один из крупных большевиков… Вроде полковника у них.
Муж сейчас приедет, — его ждут, я звонила ему, — сказала она ровным, бесцветным голосом, посмотрев на дверь в приемную
мужа и, видимо, размышляя: закрыть дверь или не надо? Небольшого роста, но очень стройная, она казалась высокой, в красивом лице ее было что-то детски неопределенное, синеватые глаза смотрели вопросительно.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Где ж, где ж они? Ах, боже мой!.. (Отворяя дверь.)
Муж! Антоша! Антон! (
Говорит скоро.)А все ты, а всё за тобой. И пошла копаться: «Я булавочку, я косынку». (Подбегает к окну и кричит.)Антон, куда, куда? Что, приехал? ревизор? с усами! с какими усами?
«Ах, боже мой!» — думаю себе и так обрадовалась, что
говорю мужу: «Послушай, Луканчик, вот какое счастие Анне Андреевне!» «Ну, — думаю себе, — слава богу!» И
говорю ему: «Я так восхищена, что сгораю нетерпением изъявить лично Анне Андреевне…» «Ах, боже мой! — думаю себе.
«На что,
говорит, тебе
муж? он уж тебе не годится».
Анна Андреевна. Ну да, Добчинский, теперь я вижу, — из чего же ты споришь? (Кричит в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете. Ну что, где они? А? Да
говорите же оттуда — все равно. Что? очень строгий? А? А
муж,
муж? (Немного отступя от окна, с досадою.)Такой глупый: до тех пор, пока не войдет в комнату, ничего не расскажет!
Одни
говорили, что она не более как интриганка; которая с ведома
мужа задумала овладеть Грустиловым, чтобы вытеснить из города аптекаря Зальцфиша, делавшего Пфейферу сильную конкуренцию.