Народились какие-то «вундеркинды», один из них, крепенький
мальчик лет двадцати, гладкий и ловкий, как налим, высоколобый, с дерзкими глазами вертелся около Варвары в качестве ее секретаря и учителя английского языка. Как-то при нем Самгин сказал...
Неточные совпадения
—
Летом заведу себе хороших врагов из приютских
мальчиков или из иконописной мастерской и стану сражаться с ними, а от вас — уйду…
Клим понимал, что Лидия не видит в нем замечательного
мальчика, в ее глазах он не растет, а остается все таким же, каким был два
года тому назад, когда Варавки сняли квартиру.
Нестерпимо длинен был путь Варавки от новенького вокзала, выстроенного им, до кладбища. Отпевали в соборе, служили панихиды пред клубом, техническим училищем, пред домом Самгиных. У ворот дома стояла миловидная, рыжеватая девушка, держа за плечо голоногого, в сандалиях, человечка
лет шести; девушка крестилась, а человечек, нахмуря черные брови, держал руки в карманах штанишек. Спивак подошла к нему, наклонилась, что-то сказала,
мальчик, вздернув плечи, вынул из карманов руки, сложил их на груди.
Сначала —
мальчиком при доме, потом — в конторе сидел, писал; потом — рассердился крестный на меня, разжаловал в рабочие, три
года с лишком кожи квасил я.
— Собирались в доме ювелира Марковича, у его сына, Льва, — сам Маркович — за границей. Гасили огонь и в темноте читали… бесстыдные стихи, при огне их нельзя было бы читать. Сидели парами на широкой тахте и на кушетке, целовались. Потом, когда зажигалась лампа, — оказывалось, что некоторые девицы почти раздеты. Не все —
мальчики, Марковичу —
лет двадцать, Пермякову — тоже так…
«Ему не больше шестнадцати
лет. Глаза матери. Красивый
мальчик», — соображал Самгин, пытаясь погасить чувство, острое, точно ожог.
— Это — не вышло. У нее, то есть у жены, оказалось множество родственников, дядья — помещики, братья — чиновники, либералы, но и то потому, что сепаратисты, а я представитель угнетающей народности, так они на меня… как шмели, гудят, гудят! Ну и она тоже. В общем она — славная. Первое время даже грустные письма писала мне в Томск. Все-таки я почти три
года жил с ней. Да. Ребят — жалко. У нее —
мальчик и девочка, отличнейшие! Мальчугану теперь — пятнадцать, а Юле — уже семнадцать. Они со мной жили дружно…
Подошед к окну, постучал он пальцами в стекло и закричал: «Эй, Прошка!» Чрез минуту было слышно, что кто-то вбежал впопыхах в сени, долго возился там и стучал сапогами, наконец дверь отворилась и вошел Прошка,
мальчик лет тринадцати, в таких больших сапогах, что, ступая, едва не вынул из них ноги.
— Я их боюсь, лягушек-то, — заметил Васька,
мальчик лет семи, с белою, как лен, головою, в сером казакине с стоячим воротником и босой.
Неточные совпадения
Запомнил Гриша песенку // И голосом молитвенным // Тихонько в семинарии, // Где было темно, холодно, // Угрюмо, строго, голодно, // Певал — тужил о матушке // И обо всей вахлачине, // Кормилице своей. // И скоро в сердце
мальчика // С любовью к бедной матери // Любовь ко всей вахлачине // Слилась, — и
лет пятнадцати // Григорий твердо знал уже, // Кому отдаст всю жизнь свою // И за кого умрет.
В прошлом
году он оставил дипломатическую службу, не по неприятности (у него никогда ни с кем не бывало неприятностей), и перешел на службу в дворцовое ведомство в Москву, для того чтобы дать наилучшее воспитание своим двум
мальчикам.
Степан Аркадьич был на «ты» почти со всеми своими знакомыми: со стариками шестидесяти
лет, с
мальчиками двадцати
лет, с актерами, с министрами, с купцами и с генерал-адъютантами, так что очень многие из бывших с ним на «ты» находились на двух крайних пунктах общественной лестницы и очень бы удивились, узнав, что имеют через Облонского что-нибудь общее.
Грушницкий не вынес этого удара; как все
мальчики, он имеет претензию быть стариком; он думает, что на его лице глубокие следы страстей заменяют отпечаток
лет. Он на меня бросил бешеный взгляд, топнул ногою и отошел прочь.
В столовой уже стояли два
мальчика, сыновья Манилова, которые были в тех
летах, когда сажают уже детей за стол, но еще на высоких стульях. При них стоял учитель, поклонившийся вежливо и с улыбкою. Хозяйка села за свою суповую чашку; гость был посажен между хозяином и хозяйкою, слуга завязал детям на шею салфетки.