Неточные совпадения
Старик
засмеялся и сказал, махнув палкой на
людей...
— Ну, пусть не так! — равнодушно соглашался Дмитрий, и Климу казалось, что, когда брат рассказывает даже именно так, как было, он все равно не верит в то, что говорит. Он знал множество глупых и смешных анекдотов, но рассказывал не
смеясь, а как бы даже конфузясь. Вообще в нем явилась непонятная Климу озабоченность, и
людей на улицах он рассматривал таким испытующим взглядом, как будто считал необходимым понять каждого из шестидесяти тысяч жителей города.
— Удивляешься? Не видал таких? Я, брат, прожил двадцать лет в Ташкенте и в Семипалатинской области, среди
людей, которых, пожалуй, можно назвать дикарями. Да. Меня, в твои года, называли «l’homme qui rit» [«
Человек, который
смеется» (франц.).].
— Не
смейся. Я так чувствую: нельзя. Это, брат, удивительный
человек!
Пошли какие-то возбужденные и общительные, бестолковые
люди, они кричали, завывали, но трудно было понять, что они говорят. Некоторые даже
смеялись, лица у них были хитрые и счастливые.
«Плачет. Плачет», — повторял Клим про себя. Это было неожиданно, непонятно и удивляло его до немоты. Такой восторженный крикун, неутомимый спорщик и мастер
смеяться, крепкий, красивый парень, похожий на удалого деревенского гармониста, всхлипывает, как женщина, у придорожной канавы, под уродливым деревом, на глазах бесконечно идущих черных
людей с папиросками в зубах. Кто-то мохнатый, остановясь на секунду за маленькой нуждой, присмотрелся к Маракуеву и весело крикнул...
Кутузов, со стаканом вина в руке,
смеялся, закинув голову, выгнув кадык, и под его фальшивой бородой Клим видел настоящую. Кутузов сказал, должно быть, что-то очень раздражившее
людей, на него кричали несколько
человек сразу и громче всех —
человек, одетый крестьянином.
Самгину очень понравилось, что этот
человек помешал петь надоевшую, неумную песню. Клим, качаясь на стуле,
смеялся. Пьяный шагнул к нему, остановился, присмотрелся и тоже начал
смеяться, говоря...
— Нет, уверяю вас, — это так, честное слово! — несколько более оживленно и все еще виновато улыбаясь, говорил Кумов. — Я очень много видел таких; один духобор — хороший
человек был, но ему сшили тесные сапоги, и, знаете, он так злился на всех, когда надевал сапоги, — вы не
смейтесь! Это очень… даже страшно, что из-за плохих сапог
человеку все делается ненавистно.
— Вы повторите эти слова в будущей вашей обвинительной речи, — посоветовал адвокат и
засмеялся так громко, что из толпы рабочих несколько
человек взглянули на него и сначала один, седой, а за ним двое помоложе присоединились к зрителям.
— Рабочие и о нравственном рубле слушали молча, покуривают, но не
смеются, — рассказывала Татьяна, косясь на Сомову. — Вообще там, в разных местах, какие-то
люди собирали вокруг себя небольшие группы рабочих, уговаривали. Были и бессловесные зрители; в этом качестве присутствовал Тагильский, — сказала она Самгину. — Я очень боялась, что он меня узнает. Рабочие узнавали сразу: барышня! И посматривают на меня подозрительно… Молодежь пробовала в царь-пушку залезать.
Дунаева прижали к стене двое незнакомых Климу молодых
людей, один — в поддевке; они наперебой говорили ему что-то, а он
смеялся, протяжно, поддразнивающим тоном тянул...
Все это было закончено оглушительным хохотом певцов,
смеялась и часть публики, но Самгин заметил, что
люди солидные сконфужены, недоумевают. Особенно громко и самодовольно звучал басовитый, рубленый смех писателя...
Впереди
засмеялись, нестройно прокричали ура; из ворот дома вышла группа
людей, и мягкий баритон запел...
Дуняша
смеялась.
Люди тесно шли по панели, впереди шагал высокий студент в бараньей шапке, рядом с ним приплясывал, прыгал мячиком толстенький маленький человечек; когда он поравнялся с Дуняшей и Климом, он запел козлиным голосом, дергая пальцами свой кадык...
Кто-то
засмеялся,
люди сердито ворчали. Лидия встряхивала слабозвучный колокольчик;
человек, который остановил черненького капризника, взглянул в угол, на Марину, — она сидела все так же неподвижно.
— Она тихонько
засмеялась, говоря: — Я бы вот вопрос об этой великомученице просто решила: сослала бы ее в монастырь подальше от
людей и где устав построже.
— Забавный какой мальчуган! Ты послушай, что он Валентину наговорит, потом расскажешь мне,
смеяться будем. Ну, до свиданья, хмурый
человек! Фу, фу жара какая!..
«Это —
люди для комедии, — подумал Самгин. — Марина будет
смеяться, когда я расскажу о них».
Вечером — в нелепом сарае Винтергартена — он подозрительно наблюдал, как на эстраде два эксцентрика изощряются в комических попытках нарушить обычное. В глумливых фокусах этих ловких
людей было что-то явно двусмысленное, — публика не
смеялась, и можно было думать, что серьезность, с которой они извращали общепринятое, обижает
людей.
Разгорался спор, как и ожидал Самгин. Экипажей и красивых женщин становилось как будто все больше. Обогнала пара крупных, рыжих лошадей, в коляске сидели,
смеясь, две женщины, против них тучный, лысый
человек с седыми усами; приподняв над головою цилиндр, он говорил что-то, обращаясь к толпе, надувал красные щеки, смешно двигал усами, ему аплодировали. Подул ветер и, смешав говор, смех, аплодисменты, фырканье лошадей, придал шуму хоровую силу.
— Как это вы? Я — уважаю вас. Вы — страшно умный, мудрый
человек, а она
смеялась над вами. Мне рассказывал Миша, он — знает… Она Крэйтону, англичанину говорила…
Это очень утешало
людей, они охотно
смеялись, просили...
— Тоську в Буй выслали. Костромской губернии, — рассказывал он. — Туда как будто раньше и не ссылали, черт его знает что за город, жителя в нем две тысячи триста
человек. Одна там, только какой-то поляк угряз, опростился, пчеловодством занимается. Она — ничего, не скучает, книг просит. Послал все новинки — не угодил! Пишет: «Что ты
смеешься надо мной?» Вот как… Должно быть, она серьезно втяпалась в политику…
Клим Иванович Самгин был утомлен впечатлениями бессонной ночи. Равнодушно слушая пониженный говор
людей, смотрел в окно, за стеклами пенился густой снег, мелькали в нем бесформенные серые фигуры, и казалось, что вот сейчас к стеклам прильнут, безмолвно
смеясь, бородатые, зубастые рожи.
Крэйтон, качаясь вместе со стулом,
смеялся. Пыльников смотрел на Елену с испугом, остальные пять-шесть
человек ждали — что будет?
— В общем настроение добродушное, хотя
люди голодны, но дышат легко, охотно
смеются, мрачных ликов не видно, преобладают деловитые. Вообще начали… круто. Ораторы везде убеждают, что «отечество в опасности», «сила — в единении» — и даже покрикивают «долой царя!» Солдаты — раненые — выступают, говорят против войны, и весьма зажигательно. Весьма.
Самгину показалось, что обойщик Прахов даже присел, а
люди, стоявшие почти вплоть к оратору, но на ступень ниже его, пошатнулись, а
человек в перчатках приподнял воротник пальто, спрятал голову, и плечи его задрожали, точно он
смеялся.