Неточные совпадения
Из окна своей комнаты Клим видел за крышами угрожающе поднятые в небо пальцы фабричных труб; они напоминали ему исторические предвидения и пророчества Кутузова, напоминали остролицего
рабочего, который по праздникам таинственно, с черной лестницы, приходил к брату Дмитрию, и тоже таинственную барышню, с
лицом татарки, изредка посещавшую брата.
Недалеко от него стоял, сунув руки в карманы, человек высокого роста, бритый, судя по костюму и по закоптевшему
лицу — рабочий-металлист.
Напряженно всматриваясь в бесконечное мелькание
лиц, Самгин видел, что, пожалуй, две трети
рабочих — люди пожилые, немало седобородых, а молодежь не так заметна.
Кочегар остановился, но расстояние между ним и
рабочими увеличивалось, он стоял в позе кулачного бойца, ожидающего противника, левую руку прижимая ко груди, правую, с шапкой, вытянув вперед. Но рука упала, он покачнулся, шагнул вперед и тоже упал грудью на снег, упал не сгибаясь, как доска, и тут, приподняв голову, ударяя шапкой по снегу, нечеловечески сильно заревел, посунулся вперед, вытянул ноги и зарыл
лицо в снег.
Зарубленный
рабочий лежал
лицом в луже крови, точно пил ее, руки его были спрятаны под грудью, а ноги — как римская цифра V.
Этой части города он не знал, шел наугад, снова повернул в какую-то улицу и наткнулся на группу
рабочих, двое были удобно, головами друг к другу, положены к стене, под окна дома,
лицо одного — покрыто шапкой: другой, небритый, желтоусый, застывшими глазами смотрел в сизое небо, оно крошилось снегом; на каменной ступени крыльца сидел пожилой человек в серебряных очках, толстая женщина, стоя на коленях, перевязывала ему ногу выше ступни, ступня была в крови, точно в красном носке, человек шевелил пальцами ноги, говоря негромко, неуверенно...
Рассказывал он
рабочим, но слова его летели прямо в
лицо Самгина.
Первый раз Клим Самгин видел этого человека без башлыка и был удивлен тем, что Яков оказался лишенным каких-либо особых примет. Обыкновенное
лицо, — такие весьма часто встречаются среди кондукторов на пассажирских поездах, — только глаза смотрят как-то особенно пристально.
Лица Капитана и многих других
рабочих значительно характернее.
Становилось холоднее. По вечерам в кухне собиралось греться человек до десяти; они шумно спорили, ссорились, говорили о событиях в провинции, поругивали петербургских
рабочих, жаловались на недостаточно ясное руководительство партии. Самгин, не вслушиваясь в их речи, но глядя на
лица этих людей, думал, что они заражены верой в невозможное, — верой, которую он мог понять только как безумие. Они продолжали к нему относиться все так же, как к человеку, который не нужен им, но и не мешает.
— А я собралась на панихиду по губернаторе. Но время еще есть. Сядем. Послушай, Клим, я ничего не понимаю! Ведь дана конституция, что же еще надо? Ты постарел немножко: белые виски и очень страдальческое
лицо. Это понятно — какие дни! Конечно, он жестоко наказал
рабочих, но — что ж делать, что?
— Я сам был свидетелем, я ехал рядом с Бомпаром. И это были действительно
рабочие. Ты понимаешь дерзость? Остановить карету посла Франции и кричать в
лицо ему: «Зачем даете деньги нашему царю, чтоб он бил нас? У него своих хватит на это».
«Если существуют деньги для нападения — должны быть деньги для самозащиты.
Рабочие Германии, в
лице их партии, — крупные собственники».
Из них только один, в каракулевой шапке, прятал бородатое
лицо в поднятом воротнике мехового пальто, трое — видимо,
рабочие, а пятый — пожилой человек, бритый, седоусый, шел сдвинув мохнатую папаху на затылок, открыв высокий лоб, тыкая в снег суковатой палкой.
В конце комнаты у стены — тесная группа людей, которые похожи на фабричных
рабочих, преобладают солидные, бородатые, один — высокий, широкоплеч, почти юноша, даже усов не заметно на скуластом, подвижном
лице, другой — по плечо ему, кудрявый, рыженький.
Самгин через плечо свое присмотрелся к нему, увидал, что Кутузов одет в шведскую кожаную тужурку, похож на железнодорожного
рабочего и снова отрастил обширную бороду и стал как будто более узок в плечах, но выше ростом. Но
лицо нимало не изменилось, все так же широко открыты серые глаза и в них знакомая усмешка.
Подошел
рабочий в рыжем жилете поверх черной суконной рубахи, угловатый, с провалившимися глазами на закопченном
лице, закашлялся, посмотрел, куда плюнуть, не найдя места, проглотил мокроту и сказал хрипло, негромко...
— Подожди, куда ты? — остановил он Самгина и тотчас начал: — Власть взял на себя Временный комитет Думы, и образовался — как в пятом году — Совет
рабочих депутатов. Это — что же будет: двоевластие? — спросил он, пытаясь остановить на
лице Самгина дрожащие глаза.
— Позвольте! — говорил он, отстраняя рабочих с своей дороги коротким жестом руки, но не дотрагиваясь до них. Глаза у него были прищурены, и взглядом опытного владыки людей он испытующе щупал
лица рабочих. Перед ним снимали шапки, кланялись ему, — он шел, не отвечая на поклоны, и сеял в толпе тишину, смущение, конфузливые улыбки и негромкие восклицания, в которых уже слышалось раскаяние детей, сознающих, что они нашалили.
Неточные совпадения
«А почему ж нет? — ревниво думал опять, — женщины любят эти рослые фигуры, эти открытые
лица, большие здоровые руки — всю эту
рабочую силу мышц… Но ужели Вера!..»
Искоса только я оглядывал ее темненькое старенькое платьице, довольно грубые, почти
рабочие руки, совсем уж грубые ее башмаки и сильно похудевшее
лицо; морщинки уже прорезывались у нее на лбу, хотя Антонина Васильевна и сказала мне потом, вечером, по ее уходе: «Должно быть, ваша maman была когда-то очень недурна собой».
Бен высокого роста, сложен плотно и сильно; ходит много, шагает крупно и твердо, как слон, в гору ли, под гору ли — все равно. Ест много, как
рабочий, пьет еще больше; с
лица красноват и лыс. Он от ученых разговоров легко переходит к шутке, поет так, что мы хором не могли перекричать его.
Рабочие — их было человек 20 — и старики и совсем молодые, все с измученными загорелыми сухими
лицами, тотчас же, цепляя мешками за лавки, стены и двери, очевидно чувствуя себя вполне виноватыми, пошли дальше через вагон, очевидно, готовые итти до конца света и сесть куда бы ни велели, хоть на гвозди.
Часа через полтора могила была готова.
Рабочие подошли к Дерсу и сняли с него рогожку. Прорвавшийся сквозь густую хвою солнечный луч упал на землю и озарил
лицо покойного. Оно почти не изменилось. Раскрытые глаза смотрели в небо; выражение их было такое, как будто Дерсу что-то забыл и теперь силился вспомнить.
Рабочие перенесли его в могилу и стали засыпать землею.