Самгин принял все это как попытку Варвары выскользнуть из-под его влияния, рассердился и с неделю не ходил к ней, уверенно ожидая, что она сама придет. Но она не шла, и это беспокоило его, Варвара, как зеркало, была уже необходима, а
кроме того он вспомнил, что существует Алексей Гогин, франт, похожий на приказчика и, наверное, этим приятный барышням. Тогда, подумав, что Варвара, может быть, нездорова, он пошел к ней и в прихожей встретил Любашу в шубке, в шапочке и, по обыкновению ее, с книгами под мышкой.
Неточные совпадения
Клим думал, но не о
том, что такое деепричастие и куда течет река Аму-Дарья, а о
том, почему, за что не любят этого человека. Почему умный Варавка говорит о нем всегда насмешливо и обидно? Отец, дедушка Аким, все знакомые,
кроме Тани, обходили Томилина, как трубочиста. Только одна Таня изредка спрашивала...
Иногда казалось, что Лидия относится к нему с
тем самомнением, которое было у него в детстве, когда все девочки,
кроме Лидии, казались ему существами низшими, чем он.
Он долго думал в этом направлении и, почувствовав себя настроенным воинственно, готовым к бою, хотел идти к Алине, куда прошли все,
кроме Варавки, но вспомнил, что ему пора ехать в город. Дорогой на станцию, по трудной, песчаной дороге, между холмов, украшенных кривеньким сосняком, Клим Самгин незаметно утратил боевое настроение и, толкая впереди себя длинную тень свою, думал уже о
том, как трудно найти себя в хаосе чужих мыслей, за которыми скрыты непонятные чувства.
Его несколько тревожила сложность настроения, возбуждаемого девушкой сегодня и не согласного с
тем, что он испытал вчера. Вчера — и даже час
тому назад — у него не было сознания зависимости от нее и не было каких-то неясных надежд. Особенно смущали именно эти надежды. Конечно, Лидия будет его женою, конечно, ее любовь не может быть похожа на истерические судороги Нехаевой, в этом он был уверен. Но,
кроме этого, в нем бродили еще какие-то неопределимые словами ожидания, желания, запросы.
В конце концов Самгину казалось, что он прекрасно понимает всех и все,
кроме себя самого. И уже нередко он ловил себя на
том, что наблюдает за собой как за человеком, мало знакомым ему и опасным для него.
— Зачем говорю? — переспросила она после паузы. — В одной оперетке поют: «Любовь? Что такое — любовь?» Я думаю об этом с тринадцати лет, с
того дня, когда впервые почувствовала себя женщиной. Это было очень оскорбительно. Я не умею думать ни о чем,
кроме этого.
Она казалась весьма озабоченной делами школы, говорила только о ней, об учениках, но и
то неохотно, а смотрела на все,
кроме ребенка и мужа, рассеянным взглядом человека, который или устал или слишком углублен в себя.
И не одну сотню раз Клим Самгин видел, как вдали, над зубчатой стеной елового леса краснеет солнце, тоже как будто усталое, видел облака, спрессованные в такую непроницаемо плотную массу цвета кровельного железа, что можно было думать: за нею уж ничего нет,
кроме «черного холода вселенской
тьмы», о котором с таким ужасом говорила Серафима Нехаева.
— Это — не Рокамболь, а самозванство и вреднейшая чепуха. Это, знаете, самообман и заблуждение, так сказать, игра собою и
кроме как по морде — ничего не заслуживает. И, знаете, хорошо, что суд в такие штуки не вникает, а
то бы — как судить? Игра, господи боже мой, и такая в этом скука, что — заплакать можно…
Город стал не реален, как не реально все во
тьме,
кроме самой
тьмы.
Кроме этого, он ничего не нашел, может быть — потому, что торопливо искал. Но это не умаляло ни женщину, ни его чувство досады; оно росло и подсказывало: он продумал за двадцать лет огромную полосу жизни, пережил множество разнообразных впечатлений, видел людей и прочитал книг, конечно, больше, чем она; но он не достиг
той уверенности суждений,
того внутреннего равновесия, которыми, очевидно, обладает эта большая, сытая баба.
— В конце концов — все сводится к
той или иной системе фраз, но факты не укладываются ни в одну из них. И — что можно сказать о себе,
кроме: «Я видел
то, видел это»?
Он слышал: террористы убили в Петербурге полковника Мина, укротителя Московского восстания, в Интерлакене стреляли в какого-то немца, приняв его за министра Дурново, военно-полевой суд не сокращает количества революционных выступлений анархистов, — женщина в желтом неутомимо и назойливо кричала, — но все, о чем кричала она, произошло в прошлом, при другом Самгине.
Тот, вероятно, отнесся бы ко всем этим фактам иначе, а вот этот окончательно не мог думать ни о чем,
кроме себя и Марины.
— Мы — бога во Христе отрицаемся, человека же — признаем! И был он, Христос, духовен человек, однако — соблазнил его Сатана, и нарек он себя сыном бога и царем правды. А для нас — несть бога,
кроме духа! Мы — не мудрые, мы — простые. Мы так думаем, что истинно мудр
тот, кого люди безумным признают, кто отметает все веры,
кроме веры в духа. Только дух — сам от себя, а все иные боги — от разума, от ухищрений его, и под именем Христа разум же скрыт, — разум церкви и власти.
Подумав, он нашел, что мысль о возможности связи Марины с политической полицией не вызвала в нем ничего,
кроме удивления. Думать об этом под смех и музыку было неприятно, досадно, но погасить эти думы он не мог. К
тому же он выпил больше, чем привык, чувствовал, что опьянение настраивает его лирически, а лирика и Марина — несоединимы.
Ужинали миролюбиво, восхищаясь вкусом сига и огромной индейки, сравнивали гастрономические богатства Милютиных лавок с богатствами Охотного ряда, и все,
кроме Ореховой, согласились, что в Москве едят лучше, разнообразней. Краснов, сидя против Ногайцева, начал было говорить о
том, что непрерывный рост разума людей расширяет их вкус к земным благам и
тем самым увеличивает количество страданий, отнюдь не способствуя углублению смысла бытия.
— А я — человек без рода, без племени, и пользы никому,
кроме себя, не желаю. С
тем меня и возьмите…
— Это — медовуха действует. Ешь — сколько хочешь, она как метлой чистит. Немцы больше четырех рюмок не поднимают ее, балдеют. Вообще медовуха — укрощает. Секрет жены, он у нее в роду лет сотню держится, а
то и больше. Даже и я не знаю, в чем тут дело,
кроме крепости, а крепость — не так уж велика, 65–70 градусов.